– Добрый день, – зловеще произнесла Облавина.
– Добрый день, добрый день, – пробормотали Юлия и Алексей.
И вдруг грозная Зинаида исказила лицо и бурно, жарко, трогательно зарыдала.
Когда пациенты вернулись в покой после лечебной смены, обнаружилась смерть 1/2 человека-горы, в миру Ивана Прокоповича
Полбина. Сразу, как водится, началось коллективное прояснение обстоятельств, и понемногу вспомнили, что утром медицинский бригадир
Вениамин (из вольнонаемных) отсоединил Ивана Прокоповича от его сиамского товарища и обратного тезки Прокопа Ивановича Нащокина, чтобы тот (и этот) принял туалет, завтрак, какую-нибудь укрепительную процедуру и вообще, по выражению Вениамина, "немного протрясся". Эта профилактическая мера, как соизволил объяснить
Вениамин, была предпринята с устного намека Спазмана, для того чтобы сменить постель больных, прочистить и смазать кровогонный аппарат и внести некоторое разнообразие в бесконечно затянувшийся процесс нормализации. В сутолоке указаний Евсей Давидович не смог припомнить своего якобы отданного устного повеления, но и не отрицал его слишком решительно, чтобы не сконфузить и без того припугнутого
Веню, своего младшего сообщника по профессии.
Как бы то ни было, дело было сделано, Иван Прокопович, последние лет десять страдавший теоретически неизлечимой болезнью крови, был избавлен от нее радикально, раз и навсегда. Простой и по-суворовски решительный замысел Евсея Давидовича состоял в том, чтобы постепенно, каплю за каплей перекачать всю кровь из ракового больного Полбина в сердечного больного Нащокина на том простом основании, что раковые больные никогда не умирают от инфаркта и наоборот. Если, как верно предполагал Спазман, нам удастся соединить в одном человеке два этих взаимоисключающих недуга, мы сможем их взаимно исключить. А это как минимум "нобелевка".
Оба сиамца, которым традиционные прогнозы предвещали не более нескольких месяцев мучительной оттяжки, после начала эксперимента, как назло, продолжали жить, жить и жить, то есть пошевеливаться, покряхтывать и немного кушать из пипетки. Евсей Давидович тайно ликовал, что проявлялось в лукавом блеске прищуренных глаз и все обошлось бы очередным триумфом, если бы… имело завершение. Теперь все участники и наблюдатели эксперимента, интерес и сочувствие которых успели притупиться от многолетнего ожидания, испытали и облегчение, и грусть, и разочарование. Так бывает по окончании долгого пути к вожделенной, но, как выясняется, фиктивной цели, например, к линии горизонта. Ничто не прибавилось и не убавилось относительно путника, ничто не улучшилось, а только переместилось.