Василий в ту пору хмельного и в рот не брал, хозяйство у них было крепкое. Одна беда — Бог не давал им детишек, но на этот раз по всем приметам Мария, наконец понесла, и к весне они ожидали прибавления в семействе. В связи с этим любовь их вспыхнула с новой силой, и они, что называется, наглядеться не могли друг на друга.
От того места, где они простились, до деревни, откуда родом была Мария и куда она теперь направлялась, было рукой подать, и, поцеловавшись на прощанье, они расстались на несколько дней.
Вернулась Мария через неделю. И Василий не узнал своей жены.
Войдя в дом, она улеглась на лавку и несколько часов прорыдала навзрыд. И как он ни пытался выяснить, в чем дело, она только билась в его руках, повторяя, что хочет умереть.
Через некоторое время он понял, что ребенка они потеряли, как мог успокоил жену и не стал допытываться, при каких обстоятельствах это произошло.
Ночью ей стало хуже, она бредила, и Василий боялся, что она не доживет до утра. Но Мария выжила. Через неделю она оклемалась, но радость навсегда исчезла из их дома.
Марию словно подменили. Она избегала встречаться с мужем глазами, вздрагивала при его появлении, а когда тот пытался ее приласкать, у нее начиналась настоящая истерика.
Прежде веселая и общительная, она теперь почти не выходила из дома и избегала подруг, сильно похудела и спала с лица. А однажды снова пропала на несколько дней, и Василий не знал, где ее искать.
Поехал в ее деревню, но Марии там не оказалось. Более того, выяснилось, что и на крестины к сестре она не приезжала.
Вот тогда-то Василий впервые и побил свою жену. Она появилась через несколько дней, еще более странная и чужая. Теперь она не плакала, а хохотала в ответ на все его вопросы. От нее странно пахло, под глазами были синяки, и у Василия создалось ощущение, что она пьяна.
Но сколько он ее ни бил, она ничего ему не рассказала и даже не кричала от боли.
А потом снова легла на лавку и отвернулась к стене.
Неделю они не разговаривали и жили в одной избе, словно чужие. А потом она опять исчезла на несколько дней.
Но на этот раз Василию рассказали, что видели ее в десяти верстах от Лисицына. Проезжавший в тех местах сосед видел, как она шла по дороге с узелком в руке, а когда окликнул ее по имени — испугалась и спряталась за деревьями.
Долго крепился Василий, лаской и побоями пытаясь дознаться от жены правды, но на добрые слова она не отвечала, а побои терпела и еще более ожесточалась.
— Одно название, что женатый человек, — сквозь слезы горько ухмыльнулся Василий. — Да и что это за жена, если я ведать не ведаю, где она пропадает по нескольку дней. Решил я за ней проследить… Чувствовал, значит, что по всем приметам она скоро опять уйдет. Но виду не показывал, даже поласковее с нею стал. Будто бы так все и должно быть. Уходила она обычно рано утром, поэтому спал я в полглаза, прислушиваясь к каждому шороху. И вот, наконец, дождался… Слышу, — поднимается и за дверь. Я за ней. И, прячась за каждым деревом, так за ней и пошел. Смотрю — опять в ту сторону, где ее сосед в прошлый раз видел. Там еще лесочек есть, приметный такой, все больше березки растут. Только на этот раз не дошла она до него. На полдороге ее коляска ждала. Она в ту коляску — шнырь, только я ее и видел. Ну, вот, значит… А по дороге домой я в пивную зашел, и так оно вышло, что два дня — или уж не помню сколько — оттуда не выходил. И вроде в том нашел успокоение. Глаза-то зальешь, вроде и сам черт тебе не брат. И не знаю, что на меня нашло, но с тех пор я словно бояться стал своей жены. Все мне кажется, что она зарежет меня. То ли спьяну, то ли на самом деле у нее такие мысли были. Только ночевал я теперь на сеновале, да и трезвый я редкий день в то время был.