Папа внимательно рассматривает тетрадки. Миша смотрит из-за папиного плеча на тетрадки, смеётся:
— Ой, как я тогда плохо писал!
То и дело он закрывает тетрадку ладонью:
— Сюда не смотри!.. Папа, а это я нечаянно… А это меня Нойка толкнул…
Мише очень нравится это слово — «папа», и он без конца повторяет:
— Папа, дай! Папа, сядь! Папа, смотри!..
За обедом папа рассказывал о войне. Но Миша и мама не столько слушали его, сколько смотрели на папино бородатое лицо, на его широкий нос, на его большие жилистые руки…
— А примерно с месяц тому назад, — рассказывал папа, — наши части освободили город Вильнюс, и мы там развернули госпиталь…
— Вильнюс — это я знаю, — сказал Миша. — Это по радио говорили. Папа, а почему про тебя не сказали?
— Как — не сказали? — отозвался папа. — Сказали: «войска генерала Черняховского», — значит, и про меня. Ведь наша санчасть в этих войсках. — И сквозь какую-то незаметную щёлочку в папиной бороде вырвалось синее колечко дыма.
А после обеда, когда мама вышла с посудой на кухню, Миша спросил:
— Папа, пойдёшь со мной тринадцатого в школу на сбор?
— Пойду, — сказал папа. — А какой сбор?
— Ведь мы теперь тимуровцы, помогаем… Вот у нас будет сбор…
— Ладно, Мишук… Впрочем, постой. Когда, ты сказал?
— Тринадцатого, папа. Через пять дней… Я хочу тебя ребятам показать. И Лине. Она, знаешь, на военном заводе работает!
Папа вынул трубку изо рта, посмотрел, куда бы её положить, и осторожно положил па краешек стола:
— Нет, Мишук, боюсь, что не пойдём.
— Как — не пойдём? Почему? — удивился Миша.
Папа погладил Мишу по голове и задержал руку на Мишиной шее сзади, под затылком.
— Дело в том, что… В общем, тринадцатого меня уже здесь не будет, вот в чём дело.
Миша не понял:
— Почему не будет?
— Очень просто. Я буду там, где мне положено быть, — в Вильнюсе.
— Где? — Миша рывком обернулся к папе. — В Вильнюсе?..
— Ну да! — Папа достал из кармана маленький пистолетик и направил его на Мишу: — Стой! Руки вверх!
Миша угрюмо молчал. Папа нажал курок, что-то щёлкнуло, и над пистолетиком сам собой зажёгся голубой огонёк.
— Хочешь, подарю?
Но Миша молча отвёл папину руку с пистолетиком:
— А я-то думал, что ты насовсем… насовсем приехал…
Он сполз со стула и подошёл к окну.
Внизу, у памятника Тимирязеву, играли дети. Малыш в синих штанишках сыпал себе на макушку песок и заливисто смеялся. Маленькие девочки играли в «каравай». Девочки постарше прыгали через верёвочку.
Всё было, как всегда. Но Мише казалось, будто кругом всё потемнело. Он лёг на диван и уткнулся носом в щель между сиденьем и спинкой. Папа подошёл к нему: