А потом все выступали и говорили речи, и даже папа выступал. Он поднялся на трибуну и стал говорить:
«Драугай! Товарищи! Сегодня у нас большой праздник. Сегодня мы входим в дружную семью народов СССР. Теперь мы часть самого сильного в мире государства. Да здравствует Советская Литва! Да здравствует Советский Союз!»
И все кричалиг «Валио! Ура!» Онуте тоже кричала: «Валио!» — и махала изо всех сил красным флажком.
И всё пошло по-другому, по-новому. Под горой Гедимина открылся Дворец пионеров. На улице Каноников открылась школа. Онуте поступила туда. Учительница Альдина учила там читать и писать. А иногда читала стихи, и весь класс хором повторял их за ней… Какие ж это были стихи?.. Сейчас…
— Сейчас, — сказала Онуте вслух.
— Что — сейчас? — спросил Миша.
— Я вспомнила. В школе нам говорили стихи.
— Какие?
— Хорошие.
— Да ты слова скажи!
Онуте села за стол, опустила голову, крепко прижала к ушам кулаки и затихла. Миша молчал, чтобы ей не мешать. Онуте долго сидела так, с опущенной головой. Потом она подняла голову и стала смотреть на тёмный сводчатый потолок сторожки, словно хотела там вычитать забытые стихи. Миша не выдержал:
— Вспомнила?
— Сейчас…
Она встала и, глядя на решётчатое окошко, но будто не видя его, тихо, неуверенно начала:
Светит в небе красный стяг,
Словно солнышко живое.
Расступился тяжкий мрак
Над родимою Литвою…
— Здорово! — закричал Миша, — Дальше!
— Погоди, Миколас!..
Онуте придержала Мишину руку, точно боялась, что он может неосторожным движением спугнуть слова, которые медленно оживали в её памяти:
Наша родина жива,
Пали тяжкие оковы…
Голос Онуте окреп, она читала всё громче и громче. Глаза у неё заблестели, бледное лицо покрылось румянцем.
Миша кинулся к ней, захлопал в ладоши:
— Молодец, Онуте, молодчина! Прямо как артистка. Вот это самое ты и будешь читать в воскресенье, в госпитале.
Онуте сразу побледнела:
— Где?
— В госпитале… Для раненых. Она покачала головой:
— Ни! Не буду!
Миша растерялся:
— Как — не буду? Почему — не буду? Нет, будешь, будешь! Папа просил. Сначала я буду, а потом ты, мы вместе…
Но Онуте упрямо повторяла:
— Ни, не буду. Я стесняюся.
Миша рассердился:
— Нет, будешь! Я в Москве сколько раз выступал.
— Так то в Москве. Кабы я из Москвы была…
Миша потерял терпение и махнул рукой:
— Всё равно. До воскресенья я тебя ещё уговорю. Я и папе скажу, что ты будешь, так и знай.
Он вышел из полутёмной сторожки и направился во флигелёк.