Осмундсен сидел неподвижно, как ледяная скульптура. Потом он достал платок, вытер лицо и стер плевок со свитера. Он посмотрел на Карла Ланге странно, задумчиво, что ли.
- Я... - сказал Карл Ланге и запнулся.
Осмундсен молча швырнул носовой платок на пол рядом со стулом.
- Я потерял голову, - сказал Карл Ланге. - Я прошу прощения.
Осмундсен едва заметно кивнул; Карл Ланге не понял, что это значит.
- Вы, конечно, понимаете, что это карается по закону.
Карл Ланге промолчал; эта сторона вопроса не интересовала его нисколько.
- Сядьте, - сказал Осмундсен.
- Я предпочитаю стоять.
- А я предпочитаю, чтоб вы сели.
Карл Ланге остался стоять.
- Хорошо, как вам угодно. На ваше счастье, мы были вдвоем.
- Я не собираюсь отпираться.
- Хорошо.
Осмундсен замолчал; повисла долгая пауза. Стыд, что позволил себе такой мало интеллигентный поступок, прошел, теперь Карл Ланге жалел, что не последовал совету Осмундсена, не сел. Лучше б я дал ему в пятак, чем плеваться, подумал он. А как бы я до него добрался через стол? Вот и пришлось плеваться.
- Так. Что-нибудь еще? - сказал Осмундсен.
Карл Ланге обмер. Нет, подумал он, больше ничего.
- Все.
Карл Ланге повернулся и пошел, он едва сдержал усмешку. Но пока он выбирался по коридорам Полицейского управления, губы раздвинулись в улыбку. А снаружи, там было серо и промозгло, он зашелся в хохоте, еще беззвучном, но уже почти слышном. Здорово я плюнул ему в рожу, вспоминал он, млея от восторга, так и надо было, прямо в Полицейском управлении, первый раз в жизни преступил закон - и так в точку, поделом ему.
Но восторг быстро улетучился, полная победа не казалась уже такой окончательной. Домой Карл Ланге вернулся с ощущением страшной пустоты внутри себя. Он сел, не сняв куртку, он чувствовал себя чужим, неприкаянным. Я конченый человек, подумал он. Теперь все.
ВНЕЗАПНАЯ СПАСИТЕЛЬНАЯ МЫСЛЬ
Я живу в подвале; это результат того, что я во всех смыслах слова опустился.
В комнате всего одно окно, и только верхняя его часть располагается выше тротуара; поэтому на внешний мир я смотрю снизу вверх. Этот мир не так велик, хотя кажется довольно большим.
Я вижу лишь ноги и нижнюю часть тела тех, кто идет по моей стороне тротуара, но, прожив здесь четыре года, как правило, знаю, кто это. Дело в том, что тут мало кто ходит, в глубине тупика.
Вообще я молчун, но случается, что разговариваю сам с собой. В таких случаях я произношу то, что, по моему мнению, важно сказать вслух.
Однажды, стоя у окна, мимо которого только что проплыла нижняя половина туловища жены домовладельца, я вдруг почувствовал себя так одиноко, что решил прогуляться.