– Все потому, что вас приучили стыдиться собственного тела. – Он перестал смеяться, потянулся к ней и неторопливо провел рукой по ее груди. – Но тебе стесняться нечего. Ты вся такая золотистая, прямо как индианочка!
Ее внезапно охватила необъяснимая, слепая ревность.
– Со сколькими индианками ты переспал? – В следующую секунду она была готова откусить свой предательский язык.
– Не считал.
Этим ответом он поставил ее на место. Она понимала, что ничего другого не заслуживает. «Дура!» – мысленно обозвала она себя. Почему бы ей не относиться к происходящему между ними с такой же легкостью, как он? Она не вправе ни о чем допытываться.
Но сказанного не вернуть. Она взглянула в его непроницаемые серые глаза с отблесками костра.
– А ты? – услышала она бесстрастный вопрос.
У нее появилось странное ощущение, что они опять достигли того самого барьера, который однажды уже вырастал между ними непреодолимой стеной.
– Пока что не считала, – беззаботно отозвалась она, – но могу. Ты, опять ты, снова ты – только с ирландским акцентом, когда решил меня наказать. Дальше Филип – но не раньше, чем ты думал, а потом, той же ночью, сразу после того, потому что… Камил, снова ты… А потом…
– Боже, прекрати! Довольно! Не желаю слушать!
Он сжал ее в объятиях, но этого оказалось мало. Она чувствовала внутри себя пустоту и боль, как от свежей раны, и не знала, что делать: лечить свою рану или нанести такую же ему. Собственный голос доносился до ее слуха как будто издалека, словно она раздвоилась: одна Мариса произносила безжалостные слова, другая не могла решить, аплодировать или рыдать.
– А ты понимаешь, что я не хочу останавливаться? Не мешай. Значит, Камил. Я на нем остановилась? Но об этом тебе и так все известно. – Казалось, говорит не она сама, а незнакомая стерва. – Дальше был Наполеон. Ты ведь не удивишься, узнав, что я и ему позволила себя завоевать? Почему бы и нет? Самое забавное, что мне это быстро наскучило. Мне снова захотелось стать монахиней, но дядя посчитал, что я еще не готова. Он отправил меня в Луизиану с Педро, который, между прочим, до меня не дотрагивался – в отличие от тебя. Потом… Джонас только избил меня – это считать? Маррелл изнасиловал меня, чтобы успокоить, – так он сказал. Последний, кубинец, долго втолковывал, чего он от меня ожидает, а потом начал показывать…
Она не знала, что рыдает, пока он не вытер слезы, сбегавшие по ее щекам.
– Маленькая Мариса, бедная беглая монахиня…
Она отпрянула, словно ее ужалили.
– Никакая я не маленькая и не бедная! Не смей меня жалеть! Можешь сколько угодно меня презирать – мне все равно, но жалость прибереги для кого-нибудь еще, хотя бы для себя самого и всех тех, кто слепо следует за тобой! Знают ли они, как рискуют? Ты хоть представляешь, что может случиться, если вас поймают испанские солдаты? Вы рискуете жизнью, и чего ради? Неужели ты воображаешь, что тебе опять повезет, что ты опять выйдешь сухим из воды?