Мариса! Боже, когда он ее полюбил? В самом начале, женившись и сбежав с ней вместе, или позже? А может, только когда стало ясно, что придется отдать ее команчам? Он желал ее с самой первой встречи. Беда заключалась в том, что он не привык любить. Этого чувства он стыдился, более того, страшился.
Избавившись от нее, он не желал знать, как она продает свое тело – то ли из мести, то ли в безумных попытках спасти его. Она с готовностью расставалась со своим достоинством, он же цеплялся за свое – ради чего?
Он надеялся, что загадочный монсеньор, ее дядюшка, увезет ее с собой. Кому, как не ему, известно лучше остальных, что она достойна совсем другой участи? Нет, он ни за что не хотел ее появления у него в камере. Монсеньор не мог не мыслить здраво, а капитан Игера скорее всего был добропорядочным малым.
«Камил был ко мне добр. Он любил меня!» Зачем вспоминать?.. Даже Филип Синклер, это ничтожество, был по-своему добр к ней. Только он, Доминик, не проявлял к ней доброты.
На сей раз попытки уснуть ни к чему не привели. Выругавшись вслух, Доминик вскочил и принялся мерить шагами камеру как тигр в клетке. Туда – обратно, туда – обратно… Дозволенное расстояние было чересчур коротким. Черт возьми, почему за ним не приходят? Когда всему этому наступит конец?
Между решетками появилась луна, ненадолго наполнившая камеру мертвенно-бледным светом, от которого лишь усилилось чувство безысходности.
Даже если она придет, он прогонит ее. Слишком долго он дразнил смерть, а теперь устал от этих игр. Человек, не имеющий в мире ровно ничего, мертвец для всех, когда-либо его знавших! Но Мариса жива, она – сама жизнь. Она способна забыть, она должна забыть, какой бы страстью ни пылало ее тело и душа. Там, в подземелье, она впервые призналась ему в любви. Но он опять ее отверг.
Почему никто не приходит? Или его оставили здесь навсегда?
В камере опять стемнело, и Доминик уже почти задремал, когда появился капитан Игера. В камеру вошел усатый охранник с факелом, за ним – посетитель.
– Мне приказано узнать, – начал капитан бесстрастным голосом, – согласны ли вы следовать за мной, не оказывая сопротивления. В таком случае я распоряжусь снять с вас кандалы. Если вы ответите отказом, я буду вынужден заткнуть вам рот кляпом. Так или иначе, вы покидаете камеру под дулом пистолета.
– Кем приказано?.. – Глаза Доминика Челленджера, у которого сна как не бывало, превратились в серебряные заслонки, не выпускающие наружу его чувства. Он пружинисто поднялся и оглядел, приподняв одну бровь, явившихся за ним людей, словно сказанное не имело к нему отношения.