Она усмехнулась:
– Спасибо.
– Не обижайтесь. – Оправдываться в такой ситуации было глупо и как-то смешно. – Просто мне трудно решиться на что-то большее. В соседней комнате ваш сын. Но я и сам довольно нежданный визитер.
Она чуть приподнялась на цыпочках и поцеловала его сама.
– Ну, все, – сказала она, – будем пить кофе. Да, совсем забыла, вы же хотели чай.
Томик Аполлинера так и остался лежать на столе. Она налила ему чаю, себе крепкого кофе. Пили они снова в молчании, но на этот раз тишина была более многозначительной.
– Я все-таки постелю вам в столовой, – поднялась женщина.
– Хорошо. – Он чувствовал себя неловко – как насильник, забравшийся в чужую квартиру.
Она вышла в спальню, прошла в столовую, и несколько минут было слышно, как она раскладывала диван, стелила постель, взбивала подушку.
Наконец она снова появилась на кухне.
– Рано утром я уйду, – словно оправдываясь, сказал он.
– Как вам будет угодно. – Про Аполлинера больше не было сказано ни слова.
Она вернулась в свою комнату. Он прошел в столовую, снимая пиджак. Пистолет он оставил в кармане, решив вообще не вытаскивать его.
Рано утром, в половине шестого, он ушел из дома, не оставив даже записки. Ее могли найти, и тогда женщину в лучшем случае уволили бы из банка, а с двумя детьми ей трудно было бы найти работу. Он хорошо знал, что не имеет права ее подводить. Поэтому он и ушел так, не прощаясь. Чтобы больше никогда не увидеть ее. А томик Аполлинера остался лежать на кухонном столе как воспоминание о том мгновении, когда они были вдвоем, одни на целом свете. Единственное, что он мог сделать, это оставить книгу открытой на том самом, так нравившемся ей, стихотворении.
Нефедов был прав: в его кабинете – точнее, в его комнате отдыха – было все, чтобы провести ночь с комфортом. Хорошо выспавшийся Колчин проснулся в половине восьмого и, достав свою бритву, принесенную из кабинета, начал водить ею по заросшим щекам. Когда в девять часов утра Нефедов появился в своем кабинете, Колчин уже ждал его в приемной, чтобы отдать ключи и поблагодарить.
– Как спалось? – спросил генерал.
– Нормально.
– Призраки не беспокоили?
– Не очень. Ягода только заходил, а так все было в порядке.
В этом крыле одно время сидел заместитель Менжинского Генрих Ягода, позднее ставший первым палачом и первой жертвой сталинского молоха. Некоторые сотрудники шутили, что призрак Ягоды еще бродит по коридорам.
– Он-то как раз безобидный человек был, аптекарь, и женщин, говорят, очень любил, – добавил Нефедов, входя в кабинет, и, уже закрывая дверь, сказал: – У твоего дома я тоже выставил охрану. Мало ли что. Ты нас всех так напугал. Прямо комиссар полиции… Как звали этого, из «Спрута»?