И вот я ждал, стараясь хоть краем глаза различить черты второго мальчика. На мгновение, когда он отступил назад для прыжка, внезапный мазок красно-синего света явил мне юное лицо, искаженное каким-то сильным чувством: рот растянут, зубы оскалены, глаза как щелки. Это изменило его до неузнаваемости, и все же я знал его. Мальчик из «Сент-Освальда». И тут он с разбега прыгнул. Смотритель быстро приближался — его широкая спина частично закрыла поле зрения, там, где крыша обрывалась водостоком, и тогда в неясном движении и вспышке света я разглядел, как рука Пиритса коснулась плеча Леона — всего на секунду — перед тем, как оба прыгнули в темноту.
Что ж, конечно, было не совсем так. Во всяком случае, для меня, хотя и довольно близко к правде. Да, старик, я толкнула Леона, и, когда ты окликнул меня по имени, я была уверена, что ты видел это.
Может, мне даже хотелось, чтобы кто-нибудь увидел это, чтобы кто-нибудь наконец осознал мое присутствие. Но я была в смятении, в ужасе от своего поступка, на взлете от своей смелости, обожжена виной, отчаянием, яростью и любовью. Я все бы отдала за то, чтобы случилось так, как я вам рассказала: Буч и Санденс на крыше часовни, последний помост, последний обмен взглядами друзей-соучастников перед отважным прыжком к свободе. Но это было не так. Совсем не так.
— Твой отец? — переспрашивает Леон.
— Прыгай! — говорю я. — Да прыгай же ты, давай!
Леон смотрит на меня, лицо его синее от огней пожарной машины.
— Так вот, значит, как. Твой отец — смотритель!
— Быстрее! — шиплю я. — Времени нет.
Но Леону наконец открылась истина, и снова появился этот взгляд, который я так ненавижу, губы кривятся в злой усмешке.
— Я бы даже согласился, чтобы нас поймали, — прошептал он, — посмотреть, какие у них будут физиономии...
— Прекрати, Леон.
— Или что, голубок? — Он засмеялся. — Что ты сделаешь, а?
Во рту появился мерзкий привкус, вкус окислившегося металла, и я понимаю, что прикусила губу. Кровь бежит по подбородку, как слюна.
— Пожалуйста, Леон...
Но он все так же смеется, задыхаясь, и на мгновение, чудовищное мгновение, я вижу его глазами и толстуху Пегги Джонсен, и Джеффри Стюартса, и Гарольда Манна, и Люси Роббинс, и всех прочих, кто был неудачником и посмешищем в классе мистера Груба, и «солнышек», которые не могут надеяться на будущее за пределами Эбби-роуд, и клуш, и быдло, и чернь, и самое страшное — я вижу себя, с полной ясностью, в первый раз.
И вот тогда я его толкаю.
Я плохо помню этот момент. Иногда кажется, что это произошло случайно. Иногда я почти верю в это. Может, я рассчитывала, что он прыгает, — Человек-Паук преодолевал вдвое большее расстояние, а я прыгала здесь много раз и была абсолютно уверена, что он не упадет. Но он упал.