— Этот снимок я нашел в кабинете Рауля Хименеса. Он был в Танжере примерно в то же самое время. Отец не знал, что попадет в кадр.
— И что же, он делал что-то непростительное?
— Фото датировано августом пятьдесят восьмого года, и он там целует женщину…
— Неужели… это была не мама?
— Вот именно, что не она.
— И это тебя поразило?
— Да, — признался он. — Это была Мерседес.
— Папа не был святым, Хавьер.
— Разве Мерседес тогда не была замужем?
— Не знаю, — выдохнула Мануэла. Ее рука с сигаретой отогнала эти слова вместе с дымом. — Таков был Танжер в те дни. Все не просыхали и трахались напропалую с кем попало.
— Постарайся, пожалуйста, вспомнить. Ты все-таки постарше, а мне и четырех лет еще не было.
— Чего ради?
— Мне просто кажется, что это может помочь.
— В расследовании убийства Рауля Хименеса?
— Нет-нет, не думаю. Это личное. Мне просто хочется разобраться в этом, и все.
— Знаешь, Хавьер, — проговорила она, — может, тебе не стоит жить в этом огромном доме в полном одиночестве?
— Я пытался жить в нем с кем-то еще, кого мы не имеем права здесь упоминать.
— В том-то и беда. Старые дома населены привидениями, а женщины не любят делить свое жизненное пространство с чужаками.
— Мне там нравится. Я чувствую себя в центре событий.
— Тем не менее ты не выбираешься в этот самый «центр событий», не правда ли? Ты знаешь только то, что находится между улицей Байлен и полицейским управлением. И дом этот чересчур велик для тебя.
— А для отца не был велик?
— Тебе надо разжиться квартиркой, вроде моей… с кондиционером.
— С кондиционером? — переспросил Хавьер. — Да, кондиционер — это, конечно, панацея. Полная очистка атмосферы. Ведь у последних моделей наверняка есть где-нибудь сбоку кнопка «Кондиционирование прошлого»?
— Ты всегда был странным ребенком, — сказала она. — Наверно, папе следовало бы позволить тебе стать художником.
— Это решило бы все проблемы, потому что я остался бы без гроша, и мне пришлось бы продать дом сразу после его смерти.
Тут подошли последние из приглашенных Мануэлей и Алехандро друзей, и Хавьер залпом допил свое пиво. Он извинился и отказался от ужина под шквал неискренних протестов. «Работа, работа…» — сто раз повторил он, но мало кто его понял, так как эти люди были защищены мягкими коконами от жестких когтей повседневного труда.
Дома Фалькон поужинал холодными мидиями в томатном соусе. Тем, что оставила ему Энкарнасьон, понимавшая, что без женщины в доме мужчина не будет питаться нормально. Он выпил бокал дешевого белого вина и подобрал соус кусочком черствого белого хлеба. Он ни о чем не думал, и все же в голове у него происходило странное коловращение. Сначала Фалькон решил, что так расслабляется перенапрягшийся за день мозг, но потом осознал, что это больше похоже на обратную перемотку видеопленки, ускоренную перемотку. Инес. Развод. Разъезд. «У тебя нет сердца». Переезд в этот дом. Угасание отца…