Томительное ожидание чередовалось с вызовами на допрос. Время от времени очередную партию обреченных выводили, отвозили в лес, заставляли копать себе могилу и расстреливали.
Но почему пощадили ее, Надю?
Она ждала, что в ближайшие же часы после ареста ее вызовут, поволокут, будут допрашивать, бить, пытать, угрожать, требовать, применят к ней самые изощренные методы, самые ужасные бесчеловечные пытки, а она будет упорно запираться и звука не обронит, не выжмут даже слезинки, не исторгнут крика.
Раз ее, действительно, вызвали, но допрашивали не очень строго. Правда, кричали, грозили, однако все на том и кончилось. Она ни в чем не созналась. Сказала, что хотела навестить больную подругу, потому и нарушила приказ о комендантском часе, а больше ни в чем не виновата. Подруга действительно болела — не уличат. А потом о ней как забыли.
Почему ее не убили, не замучили до смерти? Не отдали на растерзание пьяной солдатне? Ведь с партизанами, подпольщиками, активными борцами против фашистского режима гитлеровцы не церемонились. Как ей удалось уцелеть в то время, когда многие и многие платили своей жизнью? Надя терялась в догадках.
Первое время она решила, что просто не до нее: гестаповская мясорубка не успевает проворачивать добычу. Но проходили дни за днями, неделя за неделей, а все оставалось по-прежнему. Уже многие легли в могилу, многие пришли на их место в тюрьму, чтоб спустя сколько-то лечь рядом с первыми… Может быть, ее не считают опасной, вредной? Почему сохраняют ей жизнь, комсомолке, дочери партизана Таланцева, одно упоминание имени которого вызывало приступ ярости у гитлеровцев?
Надя ждала, что ответ на вопрос даст Крызин. Зловещее выражение его лица не предвещало ничего хорошего. Но сперва он совсем не показывался, не подавал никаких признаков своего присутствия. И, пожалуй, это было даже хуже.
Это был излюбленный прием Крызина — воздействовать на психику, мучить неизвестностью, ощущением полной безвыходности и беспомощности. Он и с Ярангом поступал точно так же.
Потом, видимо сочтя, что нужное воздействие достигнуто, первичная «обработка» в достаточной мере лишила пленницу способности к сопротивлению, подорвала ее дух, Крызин начал появляться чаще и чаще. Теперь он гипнотизировал ее своим видом. Прохаживался, иной раз окидывал многозначительным взглядом.
Изредка в тюрьме появлялся начальник следственной части, плотный низенький немец с жесткими глазами. Тюрьма сразу наполнялась стуком подкованных сапог, бряцаньем отмычек и отпираемых запоров, отрывистыми, резкими выкриками команд. Тогда Крызина было не узнать. Он лебезил перед коротышкой, угодливо смотрел в глаза, старался угадать каждое его желание.