Граф Дмитрий Волконский, подперев рукой щеку, залюбовался через окно бриллиантовой игрой первых лучей на колдобине. Умилившись, он принялся размышлять о бесконечном круговороте веществ в природе. Однако вместо Божественного промысла на ум пришел Ломоносов.
"Утреннее размышление о Божием величестве, – с удовольствием произнес про себя граф. – Ломоносов размышлял, я размышляю… Например, вот что это такое есть за явление передо мною? Это есть дисперсия света… Или интерференция? Впрочем, кажется, дифракция… Хорошо все-таки, что maman настояла на образовании. А так сидел бы сейчас пень пнем…"
Росинки, застрявшие там и сям в рыхлом ворохе, весело подхватили игру первых лучей и, разноцветно перебросившись ими, едва не вышибли у вконец размякшего посла слезу. "Хорошо-то как, Господи!" – подумал он, с наслаждением отдаваясь созерцанию блесток. И случайные линии наконец составились в ясный рисунок: у обочины валялась дохлая кошка.
Граф, с досадой отодвинувшись от подоконника, представил, как Лаура пойдет сейчас мимо окостеневшей гадости. Покоробившись, хотел было кликнуть Фому, да вспомнил, что еще невесть какая рань.
Еще через час граф успел проглядеть все глаза, два раза переодеться, оба раза подушиться, бегло позавтракать, вперившись в заоконную суету, задремать, очнуться и с неудовольствием уставиться на прохожего мальчика с корзиной помидоров. Как вдруг этот мальчик помахал графу рукой. Сердце Волконского чуть не выпрыгнуло на флорианскую мостовую.
– Петр! – заорал он.
Лаура замерла и испуганно посмотрела на графа.
Ах, никогда в жизни граф не участвовал еще в подобном псевдоиспанском ракурсе: он в окне, а девушка нежно глядит на него с улицы. В голове раздался стук кастаньет, промелькнули вместе ночная Севилья и фламенко на отрогах Сьерра-Невады…
– Э-э… – Волконский высунулся в окно, силясь припомнить хотя бы одно приличное обращение женского рода. В голове вертелась "милочка", но это было, кажется, некстати.
Лаура между тем прошла к крыльцу. Волконский услышал, как хрястнула внизу входная дверь, и стало тихо.
Граф прислушивался с минуту. Затем нервно вышел из спальни, пересек кабинет, поискал глазами и нашел на ходу итальянский разговорник, стал спускаться на ощупь в прихожую. В кромешной тьме внизу журчал Лаурин голосок, возгласы Фомы и еще чье-то сопение. Граф замер. Затем, крадучись, вернулся к себе наверх.
"Кто это там сопит?" – подумал он. Запалил свечу, погляделся в зеркало – со свечой выходило довольно эффектно – и снова подался вон. На пороге столкнулся с Фомой, который тащил перед собой восьмиголовый подсвечник, за ним Лаура.