– Вам нравится? – спросила Лаура.
– Очень. – Волконский прикидывал, сколько примерно шагов по периметру. "Раз, два, три… Интересно, где у них арсенал?… Нет, но как красиво ходит! – Он скосил взгляд на Лауру. – Боттичелли. "Рождение Венеры". Хотя у Боттичелли она стоит… Или идет? Впрочем, кажется, плывет…"
– Это построили рабы ордена, – презрительно сказала спутница.
– Лаура! – Волконский остановился и снова вперился взглядом в девушку. – Мне не просто нравится. Я обожаю…
– Не нужно, – сказала Лаура.
– Нет, но я именно хотел подчеркнуть…
– Зачем же подчеркивать? Достаточно просто любить. – Лаура посмотрела графу прямо в глаза. – Пойдемте в сады Баракка, – сказала она, мило улыбнувшись.
Когда Лаура улыбалась, внутри словно зажигался маячок, бросавший наружу серебристые отсветы. Серьезные выпуклые губы – самая знаменательная часть лица – уступали первенство ямочкам на щеках, похожим на две лунки неистребимого счастья. Впрочем, улыбалась Лаура редко.
Валетта выстроилась на мысу: девять улочек вдоль и четырнадцать поперек. Мыс завершался мощным кулаком форта Святого Эльма.
Высоты столичного мыса господствовали над гладью Большой Гавани. Проход на кронверки всюду был для публики перекрыт, и только в одном месте Верхние сады Баракка выходили прямо на бастион.
Отсюда, с головокружительной высоты, весь театр возможных боевых действий в Большой Гавани расстилался как на ладони. И полководец мог смело чертить пальцем по морской глади, словно по живой карте.
У графа захватило дух.
Лаура покосилась на Волконского и пожала плечами.
– Это построили рабы ордена, – презрительно повторила она.
"Маленький, но гордый народ!" – промелькнули в голове графа чьи-то чужие слова. Кажется, князя Гвенцадзе из Второго Европейского отдела.
Лаура стояла с наветренной стороны, и до графа долетал пряный запах всего ее существа…
Спохватившись, граф принялся было пересчитывать на кронверке пушки. Но тут же вновь соскользнул, как подвыпивший скалолаз, в полную прострацию любования.
Эта чехарда надоела ему до такой степени, что он наконец плюнул. "Надо будет сделать пропуск Фоме на рынок, вот пусть и подсчитывает", – с облегчением подумал он.
Дмитрий Михайлович поежился на свежем февральском морском ветру с привкусом Сахары.
– Вам не холодно, Лаура? – спросил он.
– Во время великой осады здесь погибли почти все мужчины Мальты, – тихо сказала Лаура, устремив взгляд налево, к зеву Большой Гавани, к открытому морю. – Последними защитниками были наши женщины. Все говорят о подвигах рыцарей. А мальтийцы? Вот так-то, граф! – она резко отвернулась от Большой Гавани и прислонилась спиной к поручню. – Когда же они наконец уйдут с острова? – сказала она без всякого перехода.