– Да ты чего? – сказал Волконский. – Я думал, у тебя что срочное. Ну, давай я тебя выставлю за дверь, и жди там, пока оденусь. Хочешь? – он снова миролюбиво почесался.
– Мне приказано обустроить посла. И я выполню приказ, даже если мне придется вас для этого обратно усыпить. – Джулио скучно смотрел на Волконского.
Волконский перестал чесаться.
– Как вы сказали? – он зашарил глазами по комнате в поисках шпаги. – Вы это мне?
Литта продолжал спокойно глядеть на русского.
– Нет, вы это кому сказали? – Волконский вертелся по кровати, не в силах выскочить из-под одеяла в ночном платье с голыми ногами.
– Вы гость, – наконец сказал Джулио. – А гостям у нас на острове иногда мерещится несусветное.
Волконский наконец окончательно проснулся и вперился в Джулио.
Рыцарь держался неестественно прямо, сильно выпятив грудь.
"Идеально! – говорил герцог Луиджи, ладонью подхлопывая подбородок сына кверху. – Угол наклона линии профиля к горизонту, мой мальчик, равен углу наклона вашей могучей груди. Запомните: сначала выправка, потом мужество, после – ум".
Артиллерийское прошлое генерала австрийской армии не давало герцогу Луиджи покоя.
Читатель легко догадается, что через полчаса оба юных графа уже с трудом сдерживали проявления взаимной симпатии – вопреки тайным проискам мировых сверхдержав.
На следующий день молодые люди перешли на "ты".
Дмитрий Михалыч принялся выбирать дом в Валетте, но, словно по команде, все вдруг оказались проданы.
– Как же продано, когда вот у вас написано "Por vendere"? – удивлялся Волконский.
Дисциплина в российских департаментах повелевала слепо верить написанному.
– Продано, ваша светлость. Буквально сегодня и продано. – хозяева услужливо сияли, как бляхи петербургских околоточных. – Вот если бы вчера… – и жуликовато стреляли глазами в рыцаря, хмуро молчавшего сбоку от покупателя.
А на улочке Святого Захария один лысый, в смертельном жабо, оглядел Волконского с ног до головы и жизнерадостно сказал:
– Не продам!
– То есть как? – удивился Волконский. – Вот же написано…
Лысый покосился на Джулио, на орденский крестик под воротником камзола и промурлыкал:
– А почему я должен вам его продавать? Я и сам еще поживу.
Волконский беспомощно посмотрел на Литту, Джулио пожал плечами. "Частная собственность", – хотел было пояснить Джулио. "Диктатура", – в свою очередь хотел определить Волконский.
– Молчи, рыцарь! – сказал Дмитрий Михайлович. – Не вздумай ничего говорить. Прежде всего – дисциплина! А ты, – он обернулся к жабо, – поживи-поживи. Недолго осталось…
Поехали в Мдину – древнюю столицу в центре острова, оплот мальтийской знати.