И маменька поневоле вторила гвардейскому хохоту, как смущенная бандерша с московского тракта.
Никто, решительно никто не мог устоять или даже усидеть перед напором хозяина жизни – Григория Александровича Потемкина. С ним казалось возможным – все! Впрочем…
– Кобель полосатый, что ты по нему киснешь? – сердилась на старшую Александру крепостная няня – баба Нюня.
– Не твоего ума дело! – дерзила шестнадцатилетняя Александра Васильевна. – Ты лучше за Катькой сторожи!
– На баб и не смотрит, – не унималась баба Нюня, – только девок давай! Хоть пугнули бы раз, чтоб заклещилось!…
– Типун тебе на язык! – вскрикивала маменька.
– А то еще дурную болезнь притащит…
– Я вот сейчас тебе по губам! Поди вон! – бранилась маменька Энгельгардт.
И надо заметить, Потемкин при бабе Нюне словно бы тушевался.
– Ну ладно, ладно, Андреевна, не гундось! Иди спать! – говорил он. – Да помолись за меня на ночь! "Воздадим молитвою врагам нашим…"
– За тебя, бусурмана, только и молюсь, – подтверждала баба Нюня.
Снисходительность Потемкина к старой няне составляла загадку, над которой никто не ломал голову: привыкли. А ларчик открывался просто: бабе Нюне ничего не было нужно ни от полковника Потемкина, ни потом от сиятельного князя Таврического. Баба Нюня в нем не искала и тем имела над Потемкиным страшную силу.
А какие подарки князь привозил Александре!
Катя недоверчиво трогала кружевные чулочки из сказок про принцессу и пояс к ним с подвязками такой красоты, что на них хотелось повеситься в молотильне… А она ходит в холщовой сбруе и домотканых трусах, натирающих, между прочим, то самое место, о котором беспокоится дядюшка.
– Ах, когда же приедет Григорисаныч! – была любимая тема заобеденных причитаний.
Катя взрослела. Старшая Александра страстно ждала дядюшку, младшая поневоле заражалась благоговением с примесью Парижа.
В свою очередь, ангельски-замкнутый вид младшей Катеньки производил на огнедышащего дядюшку то самое впечатление, какое Катерина Васильевна впоследствии производила на слишком темпераментных мужчин. Хотелось немедленно разбить лед и зачерпнуть живой воды.
– Катька! – говорил Потемкин. – Ну когда ж ты мне дашь, а? Ну долго ты будешь издеваться?
– Григорисаныч, – кусая губы, говорила Александра, – хотите квасу?
Войдя в силу, Потемкин подарил племянницам огромные поместья под Екатеринославом и Херсоном. Подарок убивал сразу трех зайцев. Во-первых, не стоил ничего, поскольку в дикие, только присоединенные после Кучук-Кайнарджи таврические степи заманить помещиков не было никакой возможности. Во-вторых, подарок отвечал известным державным замыслам: поскорее заселить новые земли. В-третьих, Потемкин безвылазно жил в Херсоне, торопясь постройкой крепости и адмиралтейства.