Александра Васильевна ради обустройства новых имений вынуждена была с маменькой месяцами гостить у Потемкина в степи, разнообразя серую полевую жизнь Таврического князя.
В 1780 году обе племянницы были пожалованы фрейлинами и прибыли в Санкт-Петербург.
Близко к тому времени, о каком ведется речь в нашей повести, маменька Энгельгардт проела брату плешь:
– Пристрой девку, Гриша!
– А ты спроси, дура, у Сашки – хочет она пристроиться?
– А потом веселитесь сколько душе угодно, – канючила сестра.
Но решила исход баба Нюня.
– Пока все соки из нее не выпил – выдай, – коротко и недобро сказала она. – Не то… – баба Нюня сдвинула набрякшие веки, похожие на два петушиных гребня.
Потемкин аж крякнул. "Еще наворожит, старая ведьма", – подумал он.
И на сцену явился коронный польский гетман Ксаверий Браницкий9, владелец необъятно-плодородной Белой Церкви.
Сорокапятилетний душка Браницкий сорок пять лет мечтал сделаться польским королем. К 1781 году для этого стал нужен Потемкин. Польские сеймы, избиравшие этих самых королей, с недавних пор проходили под прикрытием полков князя Таврического. Жениться на Сашеньке означало не просто подружиться, а прямо породниться с Потемкиным. Породниться в прямом, переносном и даже античном смыслах.
Вот письмо Екатерины великой князю Потемкину от 27 января 1781 года:
"Третьего дня я сказала Браницкому:
– Если вы находитесь в затруднении, скажите мне откровенно все, и я постараюсь вывести вас из него.
Он благодарил и сказал:
«…» Полагаю, что угадываю, о чем идет речь. В моем возрасте так мало уверенности понравиться, но я думаю, что прибегну к вашей доброте «…» Приказывайте, и я сделаю все, что вам угодно.
На что я ответствовала:
– Мне нечего вам приказывать, но я охотно выведу вас из затруднения"10.
– За Ксаверия замуж пойдешь? – спросил Потемкин, неурочно вызвав Александру в Херсон.
Александра, только с дороги, запыхавшись, вбежала, раскрасневшаяся от радости, и стояла теперь перед ним как на ладони: черноволосая на свежесрубленном сосновом полу Адмиралтейства. Она смотрела на дядю влажными карими глазами и молчала.
– Сашка! За Ксаверия, говорю, Браницкого пойдешь? – он шире расстегнул фельдмаршальский мундир и одним глазом косил в план постройки пакгауза, распластанный по столу.
– Ваше сиятельство! – в комнату ворвался ординарец и с разлету остановился.
– Пошел вон! – сказал Потемкин.
Не сводя глаз с красавицы Александры, ординарец задом выдвинулся за дверь. Едва скрылся, в дверь снова постучали.
– Ну! – крикнул Потемкин.
Александра вздрогнула:
– Гриша, я…
– Фельдъегерь, ваша светлость! – одновременно громогласно ответили из-за двери.