– Пусть подотрется! – ответил Потемкин, снова уставился в план, потом, спохватившись, посмотрел на Александру.
Александра продолжала глядеть на князя, и крупные слезы катились у ней из глаз.
Потемкин с минуту остолбенело глядел на племянницу. Затем сиганул через рисованый пакгауз, подскочил и, обняв, прижал Сашу к груди.
– Ну прости, прости… Дай поцелую. Нет, в губы!
– Ваше сия…
Потемкин, не оборачиваясь, лягнул ногой в дверь так, что новое российское Адмиралтейство вздрогнуло.
– Ну ты же видишь, что творится! Ну нету времени ни минуты! Ни здравствуй сказать, ни поссать выйти. Ну?
– Я вижу! – сквозь слезы сказала Александра, прижимаясь к любимому телу. – Ты же знаешь – мне ничего от тебя не надо.
– Ну все, все! Во, опять тарабанят! Катьку уже видела? А мать? Ну все, все, вечером, может, забегу.
– К Катьке? – Александра подняла заплаканное лицо.
– К обеим! – отрезал Потемкин. – Ничего, говорит, ей не надо! Вот бабы!
Да, век Екатерины II закрепил достижения послепетровских царствований. Связь хорошеньких племянниц захудалого рода с могущественным дядей казалась не просто естественной. Наоборот, не приняв естественных форм, вызвала бы болезненные толки и прямую угрозу репутации.
Резвая Александра проигрывала Кате тем больше, чем отзывчивее и горячее становилась в любви. Катю же поначалу смущали эти веселые игры втроем с благословения матушки, о каких она никогда не читала в романах.
– Я стесняюсь, Григорисаныч, – шептала она. – Пусть Саша выйдет.
– А я как стесняюсь! – гремел Потемкин, ухватывая племянницу поудобнее и притискивая с другой стороны Александру. – Ты думаешь, мне легко? Сашка! А ну, попробуй выйди!
Катя привыкла, что читаные романы не имеют отношения к жизни.
Плодотворное для мужского ума, это наблюдение не вызывает у женщин никакого протеста. Женщины не любят искушений, связанных с работой мысли. Зато искушения, с работой мысли не связанные, вызывают страстные приступы любопытства.
Но какие подарки стала теперь получать Катенька!
– Катька! Да ты что, не рада? – кричал Потемкин, дергая за ожерелье черного жемчуга.
Катя пожимала плечами.
– Спасибо, Григорисаныч, – сказала она протяжно. – Мне нравится черный жемчуг.
– А знаешь, какая разница между тобой и Сашкой?
Катя посмотрела на дядюшку долгим взглядом.
– Знаю, – тихо, но так твердо сказала она, что Потемкин уставился на племянницу и предпочел дальше не распространяться.
А сказать он хотел следующее: что Катю он любит любить, а на Сашке любит лежать.
Тело Александры Васильевны, при гладкой, как харбинский шелк, коже, обладало такой удивительной упругостью, что Потемкин иногда замирал от единственного наслаждения – блаженства прикосновения. В ответ Александра, в восторге от оглушительной тишины, словно целиком переходила в новое агрегатное состояние, неизвестное физике, – состояние полной и окончательной теплоты.