– Не думаешь же ты, что я позволила бы им заколоть тебя, как жертвенного бычка? Да и кого интересует моя репутация? – с печальной улыбкой отвечала женщина. – Я была объектом для сплетен все последние тринадцать лет. По крайней мере, на этот раз я хоть сама их вызвала.
Рори поцеловал ее на прощание, испытывая острое чувство сострадания. С самого дня рождения черноволосой, черноглазой дочери в семье, где оба родителя – светлоглазые блондины, Нине постоянно приходилось выслушивать грязные намеки.
– Я слишком хорошо знаю тебя, Нина, как благородную, достойную всяческого уважения, истинную леди. – Он сжал ее руки и ободряюще улыбнулся. – Я готов убить любого, кто будет это отрицать.
Простившись с друзьями, он помчался на своем Фраоке в Кинлохлевен, за своими людьми и братьями, если они еще не покинули замок, собираясь затем направиться в Мингари, куда, без сомнения, поехали Макдональды. Но в своем отчаянном стремлении получить назад свою жену он не заметил, как угодил прямиком в ловушку.
Не успел он отъехать от поместья Арханкери нескольких миль, как прямо на дороге на него напала едва ли не целая армия вооруженных воинов. Он убил или ранил восьмерых, прежде чем они скрутили его. Раненный, избитый, с завязанными глазами, он был брошен в крепостную темницу, где и провел эти пять месяцев.
С наступлением сумерек к нему, как всегда, вернулись мысли о Джоанне. Рори мечтал о ней почти каждую ночь. Он снова и снова вспоминал их последний вечер вдвоем, как сверкали ее глаза, когда она носилась по комнате, прекрасная в своей наготе, как звонко и заразительно смеялась, швыряя в него драгоценные плоды.
Боже, как же он скучал по ней.
После их первого неистового, исступленного совокупления он долго держал ее в объятиях, пока она тихо рыдала, оплакивая, как он думал, свою незавидную долю – долю жены Рори Маклина. А затем он любил ее еще дважды, и каждый раз более медленно и нежно, заставляя стонать и шептать в экстазе его имя. И хотя она больше не плакала, он так и не смог добиться от нее единственного признания, которое было для него важнее всего на свете.
Она так и не сказала ему, что любит его.
И совершенно не имело значения то, что сам он не верил в романтическую любовь. Она-то верила! И он очень хотел, чтобы она поверила, что влюблена в него. Он хотел услышать слова любви с такой неистовой силой, что боль от неосуществленного желания, словно тисками, как и тогда, сдавила ему грудь.
Но она таки не сказала ему этих слов. И вряд ли теперь когда-нибудь скажет.
Он знал, что в ту ночь она ждала от него признания своей вины. Джоанна хотела, чтобы ее муж сказал, что был не прав, когда схватил Сомерледа Макдональда, и теперь сожалеет об этом. Но это было единственное, чего он никак не мог сказать своей обожаемой жене, потому, что это была неправда.