Что неизменно поражало Льва Поликарповича во время возвращений из всяких коллективных поездок, будь то командировки либо туристские мероприятия, – это скорость, с которой на вокзале или в аэропорту рассыпается ещё недавно такой дружный и спаянный походный коллектив. Стоит исчезнуть внешним условиям, заставлявшим несколько человек держаться друг друга, – и каждый оказывается сугубо сам по себе. Люди, несколько недель разделявшие все неизбежные стрессы путешествия и при этом, кажется, накрепко подружившиеся, эти самые люди без оглядки устремляются каждый в свою сторону – притяжение близкого дома и привычной обыденности оказывается на порядок сильнее, чем походная общность. Не говоря уже о случайных попутчиках, которые четверть часа назад чуть ли не исповедовались друг другу… и вот уже бегут по перрону мимо и прочь, а если доведётся снова столкнуться в метро, старательно сделают вид, будто не заметили и не узнали. А может, действительно не заметят и не узнают…
Звягинцев поехал из аэропорта домой на такси. Перед выездом на трассу происходили какие-то дорожные работы, машинам приходилось пропускать встречных, и притормозившее такси догнал автобус, на котором ехали в город Виринея, Алик и Веня. Автобус шёл до метро; было пять с чем-то утра, и метро должно было скоро открыться. Открыться и увезти ребят – каждого по своей ветке… Потом такси миновало узкое место, и автобус, маячивший за кормовым стеклом, окончательно потерялся вдали.
Короткий отрезок Московского проспекта, башня-шпиль, поворот на Бассейную…
Расплатившись с водителем, профессор привычно взглянул вверх, на свои окна. Они были темны. Лев Поликарпович вздохнул и как-то особенно остро осознал, что дома его никто не ждал. Совсем никто.
И там, между прочим, не было ни крошки съестного. Пустой буфет и размороженный холодильник.
Кнопик, счастливо не подверженный ни философствованию, ни комплексам, уже обнюхивал знакомое дерево, собираясь задрать возле него лапку: «Всем привет! Я вернулся! Я дома!» Лев Поликарпович подозвал пёсика, взял его на поводок и, не заходя домой, отправился в ближний круглосуточный магазин. В симпатичном подвальчике помимо человеческой еды продавались корма для животных. И, в отличие от многих других предприятий торговли, туда пускали с собаками.
Продавщица, помнившая Звягинцева в лицо, приветливо с ним поздоровалась. Магазинная кошка, рыжая Машка, вообще-то не жаловавшая Кнопика, ради разнообразия не стала ни раздуваться, ни шипеть – вероятно, оттого, что по причине раннего часа зрителей было немного. Лев Поликарпович обозрел изобильные полки и понял, что совершенно не хочет есть. На самом деле после гибели Марины он даже любимые когда-то деликатесы прожёвывал, словно труху, почти не чувствуя вкуса. Заправлял себя пищей, словно автомобиль бензином. Как говорят у нас в народе – отводил черёд.