Виринея поставила кота на одну из клеток линолеума, туда, где были проведены мелом две линии. Сама приникла к поданному Альбертом устройству наподобие бинокулярного микроскопа и негромко скомандовала:
– Налево…
Кот послушно и мягко переступил лапами.
– Левее…
Кот опять передвинулся.
– Ещё левее…
Кот сделал маленький последний шажок, и ось кармашка точно совпала с чертой, обозначенной на линолеуме.
– Брависсимо! – восхитился Альберт. – Вер, может, объяснишь наконец, как ты это делаешь?
Виринея загадочно улыбнулась. Если форма действительно определяется содержанием, то она являла этому наглядный пример. Изрядно похудев в экспедиции, она ни на грамм не располнела на домашних харчах. Новоприобретённого изящества фигуры не мог скрыть даже балахонистый рабочий халат. Опять-таки волосы, радикально выгоревшие под заполярным солнцем, не торопились темнеть и всё более явственно наливались осенней золотой медью. В глазах же у Виринеи завелась таинственная прозелень, и было замечено, что очками она стала пользоваться подозрительно редко.
Одним словом, девушка была похожа на себя прежнюю, доэкспедиционную, как чёткая цветная фотография, сделанная в солнечный день, – на мутное отражение в давно не мытом стекле.
Она проговорила не без насмешки:
– Вень, а зачем вообще ты над котом издеваешься? Может, лучше егильет[155] бы какой на Андрей-Саныча напустил? Простенько так, зато со вкусом… А то туда же, видеокамеру на коте. Технократ несчастный.
Альберт, склонившийся над каким-то чертежом, удивлённо поднял голову:
– Вер, ты же вроде у нас древнеславянская ведьма, а не еврейская? Или как? У вас там… на тонких планах… наверное, не считается? Ведьмы всех стран, соединяйтесь? Интернационал?..
На листе перед ним была представлена комната. Даже не комната – кабинет. Важнейшими деталями, чьё расположение было очень точно указано, на рисунке являлись письменный стол с лежащим на нём «дипломатом» – и окошечко вентиляции высоко на стене.
А у левого локтя Альберта громоздился целый ворох свёрнутых трубочками, жёстких от древности синек.[156] Сведущий глаз мигом распознал бы в них схемы вентиляционных каналов на разных этажах институтского корпуса. Синьки, естественно, являлись совершенно секретными и из сейфа могли изыматься только по великому письменному распоряжению… на которое доблестно начхал не кто иной, как потомственный чекист Евгений Додикович Гринберг. Он тоже слышал, как Андрей Александрович Кадлец, замдиректора по общим вопросам, назвал Глеба Бурова биомассой. После чего, стоило учёным заговорщикам обратиться к нему за подмогой – и капитан Грин лишь хмуро спросил, чем может быть полезен общему делу.