Юркан подкрался к двери и осторожно прижался к ней ухом. То, что он там услышал, весьма ему не понравилось.
– Ребята, это не конкуренты… – В голосе афганского ветерана послышался натуральный испуг. – Что-то не видел я раньше чердачников с рацухами… Спецы или бандиты, как пить дать… Короче, линяем по-тихому…
И в это время из бомжовника раздался ужасающий рёв. Утробный, животный, бессмысленный. Так кричат в нестерпимой муке, когда человеческое существо преображается в ком страдающей плоти, лишённой воли и разума. На миг смолкнув, вопль тут же возобновился на более высокой ноте и сорвался на визг.
– Дай-ка мне… – Смутная угроза сменилась реальной, и Юркан пришёл в чувство первым. Он вынул из ватной Натахиной руки револьвер, взвёл курок, нахмурился, бесшумно приоткрыл дверь и осторожно глянул в щёлку: – Выходим…
Серый с Натахой как перышко подхватили на руки чемодан, который только что с трудом двигали по полу, и на цыпочках, не дыша, следом за Юрканом двинулись по коридору. Стихающие звуки человеческих страданий послужили беглецам жутковатым, но надёжным прикрытием: те были слишком заняты. Кто из них различит тихие шаги, нечаянный скрип рассохшейся половицы… Обливаясь потом, трое чердачников наконец выбрались на лестницу… и тут нервы сдали у всех троих одновременно. Стало некогда думать ни о «Первом», возможно ждущем внизу, ни о дерьме под ногами. Серый, Натаха и Юркан сломя голову припустили вниз по скользким, густо загаженным ступеням и – не иначе, помогла святая водичка, давно высохшая в старинной бутылке! – достигли парадного, некоторым чудом не напоровшись на засаду, не свернув шеи и даже не уронив чемодан. Выскочили на улицу, бросились бегом через двор… и, с выпрыгивающими из горла сердцами, еле заставили себя подойти к «мерседесу» нормальным человеческим шагом, не привлекая нежелательного внимания. Вякнул «Клиффорд», взревел двигатель, и «мерс» резко, с проворотом колёс, улетел в транспортный поток, довольно бурный, несмотря на вечернее время. На часах была половина одиннадцатого…
Рита-Поганка переминалась с ноги на ногу и чувствовала, что неотвратимо превращается в сосульку.
Её бабушка Ангелина Матвеевна, выросшая под Краснодаром, а ныне коротавшая старость у внучки, непререкаемо полагала: порядочному рынку следовало открываться часов этак в шесть утра, а к полудню – полностью прекращать свою деятельность. Увы! Что справедливо жарким летом в благословенных южнорусских губерниях, то совсем не обязательно работает в Санкт-Петербурге, на Варшавской улице, в месяце марте. Рано утром, когда ростовчане и краснодарцы стремятся переделать «по холодку» как можно больше дел, платёжеспособному Питеру не до покупок. Народ либо едет на службу, либо ведёт в школу внуков, либо же ещё не проснулся. Так что как следует, в полную силу Варшавский продовольственно-вещевой рынок принимается функционировать часам этак к одиннадцати. В данный момент до этого было весьма ещё далеко…