Дело! Вот единственное, что занимало его в жизни, что наполняло его с утра до вечера и даже во время сна. Некоторые самые смелые и удачные решения приходили к нему во сне. Частенько мне казалось, что Борис не живой человек, а собирательный образ, сошедший с пожелтевших газетных страниц.
У нас почему-то укоренилось мнение, что надо работать на износ, до инфаркта. Чтобы после смерти непременно подчеркнули: «сгорел на работе». И никто еще не осмелился высказать вслух, что цель жизни вовсе не в этом. Не для того создан человек, чтобы, как битюг, тащить на себе непосильный груз. Не жить, чтобы рабоботать, а работать, чтобы жить, — вот нормальное состояние человека. Но сколько лет мы воспевали романтику трудностей — честное слово, у меня даже в юности вызывали недоумение и неосознанную брезгливость трафаретные газетные репортажи со строительных площадок. Жить в палатках при лютом морозе, без элементарных удобств, производить вручную непосильную работу, потому что кто-то не удосужился организовать в достаточном количестве производство механизмов, бить рекорды выносливости, чтобы всю остальную жизнь проводить под наблюдением врачей, — это, по-моему, не героизм. Это унижает человека. К счастью, в последние годы такие репортажи исчезли с газетных страниц. Поняли, что человек создан для легкой, приятной жизни, в которую обязательно входит труд. Но труд разумно организованный, на уровне эпохи, доставляющий удовольствие, а не гнетущий с мрачной неотвратимостью, как пудовые вериги религиозных фанатиков.
А Гудимов был фанатиком труда, ибо больше ни к чему не был пригоден. Не знаю, что его таким сделало, мы познакомились, когда он был уже сложившейся, несмотря на молодость, личностью с твердым взглядом на жизнь. И намертво оторвал от себя все, что, по его представлениям, мешало успеху, мешало стать энергичным руководителем — бытовал довольно долгое время такой термин. Быть энергичным руководителем — значит идти напролом, выполнять задания любой ценой, в том числе и ценой человеческих жизней. Ничто не ценилось в то время так дешево, как человеческие жизни. Тогда твердо помнили, что ручной труд, рабский труд самый дешевый, но забывали, что и наименее производительный. И Гудимов добился своего — стал идеальным руководителем по тем меркам… Но в том-то и была его трагедия, что к тому времени, когда он стал идеальным руководителем, мерки изменились. А к новым требованиям он не сумел приспособиться, да и не захотел. И заплатил страшную цену за то, чтобы мечта стала судьбой. Потому и карабкался с такой одержимостью по служебной лестнице, что сознавал свою ущербность, неполноценность, глухоту души ко всему тому, чем так легко и свободно упиваются другие. Он завидовал им мрачно, до ненависти, и яростно искал наслаждений в единственно доступной ему сфере — административной. Как тот одержимый из древнего мифа, что никак не мог схватить золото, проскальзывающее между пальцами. Успехи в административном кресле были необходимы ему для самоутверждения, что он хоть в чем-то превосходит других. Потому и бросил дочь Огородникова, что не могла она уже помочь в той коренной перестройке отрасли, которую он придумал. Придумал для того, чтобы завалить себя и других напряженной организаторской работой на многие годы вперед. Я знал этот проект — смелый, грандиозный и… абсолютно бесчеловечный. Вот в тридцатые годы его бы, пожалуй, приняли. А сейчас перестройка пошла по другому пути.