– Какие могут быть сравнения, – слово в слово повторил мои мысли Ника. Жить ради Олеськи он явно не хотел, и я его не винил за это.
– Знаешь, есть ведь и другие женщины. Если бы ты набрался решимости! Ну обеспечь ее как-то, в конце концов. Или выдай замуж с приданым. А сам найди кого-нибудь, – посоветовал я для порядку, но сам не ждал пользы от своего совета.
– А мне не надо кого-нибудь! Кого-то другого! Мне надо… – Ника не договорил. Но не оттого, что не решился выдать мне тайну, которую я сейчас и без того узнал. А просто испугался вслух произнести.
– А где же ты раньше был? – задал я чисто риторический вопрос.
– Там же, где и ты! – осадил меня Ника. – Дурак я был, а теперь поздно. И Тошка – мой лучший друг. Мой и твой.
Это тоже было верно. Но все же в его рассуждениях присутствовала одна маленькая лазейка. Очевидная и для меня. Как-то не получалось рассматривать Наташу как безусловную и неприкосновенную собственность Тошки. Мы хорошо еще помнили время, когда дружили вчетвером, и когда Наташа была еще ничья. И ладно бы она сама сделала выбор, по большой любви или по иным соображениям. Так ведь не было того. Она, Наташа, всегда существовала для нас как приз, который можно выиграть в состязаниях, приз, отчасти равнодушный к победителю, а может, ей нравились все три претендента, и ей не хотелось избирать самой. Почему-то я склонялся мыслями к последнему варианту и, как говорил уже, считал и считаю, что знаю Наташу слишком хорошо. А Тошка победил только потому, что я самоустранился с судейского поля, а Ника наш был тогда сравнительно еще слишком мал, чтобы предвидеть последствия, слишком метался по жизни, чтобы определиться в своих чувствах. А когда определился, увидел – место занято, но, как и я, видимо, усомнился в справедливости распределения. С другой стороны, Тоша действительно был лучшим нашим другом, и предавать его выходило подлостью у последнего предела. И конечно, каждый из нас выбрал дружбу, то есть опять добровольно отказался от соперничества, только это носило уже оттенок снисходительного позволения, как будто мы вверяли другу Наташу во временное пользование и приносили жертву с нашей стороны. Тошка об этом ничего не знал, он даже ни на миг не сомневался в своем праве, и если бы мы с Никой дерзнули покуситься на самое святое в его жизни, то в момент сделались бы его лютыми врагами. Поэтому всю снисходительность нам с Никой пришлось оставить при себе. Но вот было же это ощущение несправедливости в нас обоих, и видно, Ливадин тоже его почувствовал. Иначе ни за что бы не задал мне вопрос. Правда ли, как я думаю, Никита хотел отнять его жену и даже предпринимал какие-то загадочные шаги вместе с Юрасиком?