Помнишь, Толян, прекрасный фильм «Осенний марафон»? Тот самый, где персонаж Леонова поясняет причину, почему его собутыльник — профессор из Дании — оказался в медвытрезвителе. «Ведь я же ему говорил… А он всё: „Коктейль, коктейль…“ — хиппи лохматый!» А когда на следующее утро тело профессора доставили в гостиницу, администраторша наотрез отказалась припомнить в нем своего постояльца и выдать ключ от номера, сославшись на то, что, мол, этот гражданин у них не проживает. Не узнала, бедная. Ничего удивительного. Его бы и мама родная не признала в таком виде.
Так и в нашем случае. Сначала 60 %, потом коктейль «Великодержавные страдания, вашу мать!», а уж дальше — поди узнай самих себя. Поэтому-то совесть и разум в нас не пересекаются, существуя как две разные и независимые друг от друга субстанции, одну из которых коктейль закрепляет, после чего она становится непрошибаемой, как броня, а другую настолько размягчает, что она жидким студнем стекает нам прямо под ноги, из-за чего приходится втаптывать в землю последние остатки собственных мозгов. Ну и, конечно, земля, пропитанная такими сильнодействующими ядохимикатами, всячески отбрыкивается от того, чтобы давать нужные всходы.
— Да, что и говорить, землица в наших краях — не дай бог каждому. Песок! — с грустью соглашается Толян и, застенчиво отведя взгляд в сторону, вкрадчиво добавляет: — У тебя там, Мишка, ничего не осталось?
Огорченный тем, что Толян так и не дослушал мои пояснения к настоящей главе, я встаю, подтягиваю на бедрах полотенце и иду к дому.
— Только ты уж это, — слышу за спиной я голос Толяна, — постарайся без «Амуретты». Ну ее к лешему — сироп один!
Осторожно, чтобы не расплескать, я выношу Толяну «Bad Mother» — водку без ликера. Непослушной рукой он принимает от меня стакан, медленно подносит его ко рту и, закатив глаза и вытянувшись в струнку, потихоньку выпивает. Уже через несколько минут взгляд его мутнеет, глаза заволакиваются туманом, тело обмякает. Он с виноватой улыбкой сползает с лавочки, здесь же, возле баньки, устраивается на травке и вскоре засыпает. Сон его глубок и спокоен, ибо Толяну нет нужды волноваться, что он, неровен час, проспит вечернюю дойку. Уж об этом как-нибудь позаботится Надя — супруга Толяна. Кстати, осеняет меня страшная догадка: а ведь Надя может появиться с минуты на минуту, и тогда, проклиная весь мой род, она разбудит Толяна отборными матюками, заставит его подняться и, понукая хворостиной, погонит доить скотину.
И покуда Надя еще не появилась, покуда она еще только высматривает в густом лозняке подходящий хлыст, я с трусливой поспешностью натягиваю штаны и постыдно покидаю Толяна, дабы перенестись в то место повествования, с какого начал сегодняшнее столь долгое и путаное отступление, — к воскресенью 26 марта. До избрания Президентом России В.В.П… остается еще 5 часов, то есть сейчас — 3 часа дня пополудни. Естественно, по местному времени. А поскольку время у нас всегда только местное, хотя, как утверждают некоторые эрудиты, за окном вовсю уже накатывается третье тысячелетие, — этот вечно отстающий механизм наших часов определенно нуждается в капитальном ремонте. Но кому же, скажите на милость, его ремонтировать, если сам мастер — плоть от плоти порождение нас самих, а его хронометр отстает так же, как и наши часы?!