Так неторопливо ступая по мостовым древней Медины, ориентируясь на местности в строгом соответствии с научными методами познания окружающего мира, мы направлялись в ту сторону, откуда едва уловимыми миазмами описанного выше коктейля доносился подхваченный слабым дуновением берегового бриза неповторимый запах Родины. Мирыч то и дело непринужденно запускала руку в бумажный пакетик, отправляя в рот одну маслинку за другой. Каждую съеденную маслинку она сопровождала возгласом одобрения, в котором я улавливал не только восхищение этими изумительными плодами, не просто удовольствие от тривиальной обжираловки маслинами, но, несмотря на избранный нами строго научный подход к установлению своего местонахождения во времени и пространстве, еще и волнующий отголосок чего-то более возвышенного, вечного, — отзвук, напоминающий собой хвалебное песнопение. Глядя на ее умиротворенное лицо, «зеленеющее как маслина в доме Божьем», я догадался, что это был отзвук Священного Писания, в котором вечнозеленое масличное дерево почитается символом неизменного благочестия и Божьего благословения.
В отличие от Мирыча, я к маслинам совершенно равнодушен, даже не помню их вкуса, и когда они попадаются мне в каком-нибудь блюде, хоть в той же обожаемой мною мясной сборной солянке, я оставляю их без всякого внимания.
И, наверное, зря, потому что, испортив когда-то вкус оскоминой от дикой маслины, я продолжаю с упорством язычника поклоняться атеистическому просвещенному разуму, вместо того чтобы развивать в себе вкус к культивированной маслине, являющейся аллегорией истинной веры, уповая на которую только и можно примириться с неподвластной здравому пониманию шалой российской жизнью.
Но в этот раз маслины и впрямь оказались какими-то особенными: величиной с крупную сливу, мясистые, до того черные, что по сравнению с ними даже самый смуглый бербер выглядел всего лишь кудрявым бледнолицым. Да что там бербер! Куда важнее было то, что наше демократическое завтра, еще совсем недавно расцвеченное мною исключительно черными красками, сейчас, на фоне этих иссиня-черных как смоль, жирных марокканских маслин, представало чуть ли не белым лебедем надежды, грациозно выгнувшим свою длинную шею в сторону садящегося на запад солнца.
Впереди, под навесом, показался цветочный базар. Его хозяин, по-домашнему вольготно располагаясь в мягком кресле, отдыхал в тени навеса, пребывая в той мечтательной полудреме, которая в странах с жарким климатом призвана сопутствовать послеобеденной сиесте. Не давая ему опомниться, Мирыч штурмовала цветочный развал на манер хищного корсара, берущего на абордаж зазевавшегося негоцианта. Хозяин базара нервно пробудился ото сна и принялся с неподдельным любопытством разглядывать заезжую покупательницу, не пытаясь даже скрыть своего глубокого сочувствия к болезненной бледности ее европейского лица, хотя, на мой взгляд, Мирыч загорела настолько, что вполне сошла бы в Москве за креолку. Как я уже говорил, языковых барьеров для нее не существует ни в Европе, ни тем более в Африке. Да и вообще, язык для нее — не главное и уж, конечно, не последнее средство общения, особенно в Африке, где всё местное население воспринималось ею как один большой детский сад — дошкольная обитель несмышленых смугленьких ребятишек, переговаривающихся промеж себя посредством жестов, выразительных ужимок, надувания щечек, выпячивания губок, закатывания глазок, причмокивания язычком. Отыскав в огромной массе ярких на длинных ножках цветов что-то похожее на незабудки, она подкатила к продавцу, и спустя минуту они уже болтали между собой с таким оживлением, с такой торопливостью, словно их терзала единственная незадача на свете — предстоящий через час отход судна, отчего они вынуждены были выражать взаимное расположение впопыхах, на лету, скороговоркой, глотая окончание фраз и беспардонно перебивая друг друга. Как много хотелось сказать каждому из них! Мне даже показалось, что Мирыч полезла в сумочку не за деньгами, а чтобы черкнуть свой московский адресок, мол, будешь проездом — заходи, договорим до конца, а то как-то не по-людски получается, всё на ходу, в спешке, мимолетом.