С фотографии серьезно смотрел хмурый голопупсик. Потом Федул приобщил меня к другим снимкам своего семейства и себя лично. Мальчик в чулочках и матросском костюмчике. Пионер с твердо сжатым ртом…
– А вот здесь я студент-юрист.
– Вы везде такой серьезный, – похвалил я.
– Да, это так, с детства у меня было обостренное чувство справедливости. Я хотел быть следователем, но, увы, пришлось начинать службу в ГАИ. Слава богу, здесь я на днях сдаю бригаду – иду в министерство зам начальника управления. Эта война уже в горле сидит. И вообще, что есть цена победы и что есть она сама: жажда реванша за какие-то обиды, сиюминутное удовольствие от результатов. И нужны ли они будут через пять-десять лет? Не нужны. А через двадцать – тем более. Народ залижет раны и будет жить, как и жил, если политики опять не взбаламутятся. Вы согласны со мной?
– Странно это слышать от человека, который командует боевой частью. Ведь и на вас лежит вина за убийства, разрушения…
– Вы меня разочаровали… Ведь все это стихия войны. Вы заметили – я ни слова не сказал о том, что натворили приднестровцы? Взаимные обвинения – ужасно однообразная и бесконечная тема… – Он глянул на часы. – Однако пора закругляться. С удовольствием бы еще побеседовал с вами, но дела, дела… – И он посмотрел так, как будто меня уже ели черви.
Молодчики сопроводили меня, в подвале еще с полчаса усиленно избивали, после чего забросили в камеру к мародерским рожам. Я плохо соображал, но, кажется, мое появление особой радости не вызвало. Провалявшись на нарах, я только к вечеру пришел в себя, съел бурду в алюминиевой миске и стал думать свою горькую думу. Колошматили меня, конечно, из чисто спортивного энтузиазма – ничего интересного я им сообщить не мог, не то что Скоков, который был посвящен в дела контрразведки. Обидно, но меня даже не спрашивали на предмет каких-либо военных сведений. Я был человеко-единицей в полицейской сводке о военнопленных. Я затесался на пути преступного межнационального клана и должен теперь исчезнуть – вместе со своими скудными уликами для разоблачения. Именно исчезнуть, мысленно повторил я, пока мне не вышибли последние мозги.
В коридоре послышался шум: что-то или кого-то волокли по полу. Промелькнула неприятная догадка: «Это – Скоков!» Потом раздался голос: «Готов». И другой: «Добили!» Я бросился к решетчатому оконцу в двери. В коридоре толпились полицейские. Один из них, это был Губошлеп, произнес:
– Только зря вниз тащили. Давай, взялись все, наверх!
Да, это был Валерка. Распухшее лицо со свежей еще кровью, запрокинутая голова. Четверо тащили его тело за руки и ноги.