«А под рубашкой она совершенно обнаженная».
– Откуда ты знаешь, что полночи стоял под дверью? – Я развеселился от самой сути вопроса.
– Я слышала, как ты вставал, курил, ходил, даже сопение твое слышала…
– Значит, ты тоже стояла у этой дурацкой двери?
– Может быть… – Она посмотрела хитрющим взглядом.
– А про автомат – выдумала!
– Конечно, выдумала. Чтоб тебя позлить!
– А я вовсе не разозлился, – ответил я, хотя начинал злиться – на себя.
«Никогда, никогда, – мысленно остужал я себя, – не перейду грань приличия и не дам волю рукам. Пальцем не прикоснусь. Потом будет особая прелесть. Наше общение не пострадает фальшью постельной развязки. Пусть мамаша будет спокойна: я даже мысленно не посягну на честь ее дочери. И это правильно. И вовсе не половое упрямство».
– Ты – бирюк, – сообщила мне Лена и придвинулась ближе. Теперь ее бедро грело мою ногу с топорщащимися от холода волосками.
– Бирюк – от слова «берет»? Женщин, конечно?
– Бирюк – это значит сердитый, одинокий мужчина.
– Я такой и есть. А кроме того, если честно, перед белым листом, я пообещал твоей матушке, что буду корректным.
– Отнеси свой автомат! – приказала она. Я пригрелся, потому подчинился с неудовольствием, поднял оружие, тяжелое, неуклюжее, стылое…
– И снова прийти? – Я решил пройти по краешку лезвия.
– Как хочешь, – едва слышно ответила она.
Через мгновение я снова приземлился рядом.
– Только не подумай, что я тебя хочу совратить, – довольно громко произнесла она.
– Тоже мне профессиональная обольстительница, – усмехнулся я.
Лена закрыла лицо руками и внезапным резким движением отбросила назад свои белые локоны. Безупречный лик… Тысячелетний сфинкс. Правильные черты. Отсутствие растительности. Скорбь атавизмов. Конвергенция червя и Сократа – оба лысые. Я потрогал отрастающую щетинку на голове – специально выскоблил ее перед отправкой на Днестр: от незамысловатого педикулеза.
– А ты знаешь, что каждая ночь имеет свою тайну?
– Не знаю и знать не хочу, – ответил я.
Она провела острым коготком по моей спине, посмотрела без всякого интереса: «Ну, сидит мужчина… Ну и что?»
– Ничего, ничего, – сказал я, – продолжайте!
Пальчик прочертил тончайший крест, потом начал выводить какие-то хитроумные окружности. «Колдовские штучки, – подумал я, – чтоб задурить нашего брата». По спине галопом помчались мурашки, проскочили, исчезли, и поплыли по телу незнакомая легкость и облегчение.
Ее глаза приблизились, огромные, как у ночной кошки, на дне их резвились бесенята, я отчетливо видел их, особенно одного – копию Ленки, с маленькими рожками, она кривлялась и показывала мне язык. «Ничего, ничего, – думал я, – еще посмотрим, кто будет смеяться последним. Вот сейчас вырежу прут и высеку всю вашу компанию!»