Вдруг яркое свечение исчезло, длинные ресницы потушили его, я ощутил слабое дуновение – это весенний сад, соломенный пух ласкает мою щеку.
И вдруг я почувствовал тот самый дразнящий язычок, горячий и влажный, он прикоснулся к моему уху, меня окатило ледяной волной; маленький чертик продолжал шаловливо исследовать меня: каждую мельчайшую точку, проскользил по мочке, забираясь все выше, едва ощутимо, трепетно и все настойчивей…
Я не помню, как очутился лежащим на кровати, совершенно обнаженным, удивительно, что я не чувствовал своей наготы и даже подспудно гордился своим телом… Все было нереальным, пригрезившимся, иллюзорным… Лена сидела рядом, поджав коленки, просторная рубашка ниспадала шатром, топорщилась, свет ночника, желтый и бесконечный, превращал легкое одеяние в ничто, в прозрачное облако, дымку; теплый луч озарил ее волосы слепящим ореолом, золотой короной… Она склонилась надо мной, длинные волосы струились бесконечным водопадом, растекаясь по моей груди. Я что-то должен был сказать или спросить – мучительное и неопределенное желание, как бы внезапно забытое побуждение, наказание, порицание, самобичевание… Все это, господа, ощущение моей внезапно разлетевшейся памяти…
Она собирала острые, ранящие осколки; из крошечных порезов на пальцах сочились яркие, как ягодки, капли. «Вот как, – подумал я, – по капельке собирается моя память».
Ее рука коснулась моего лица, растаяла, как небесная птица, и тут же приземлилась на грудь, поплыла, будто по течению, вниз, остановилась, схватила ладонь, переплела свои пальцы с моими… «Молчи!» – властно приказали ее глаза… Она резко отстранилась, я даже взвыл от обиды; она вскочила и исчезла за огромной бархатной портьерой. Мелькнул локоток за пурпурной складкой, и тут же она вынырнула из-за бархатных волн, в руке ее была странной формы бутылка, именно так в моем полубредовом сознании отпечаталось, что я такого сосуда не встречал. В другой она держала рюмочку с длинной ножкой. Я все понял….
– Это бабушкино вино. Оно чуть-чуть сумасшедшее… В нем и дурман-трава, и любовный нектар, и сонный цветок, и чародейский настой… Пить его надо с чистыми и светлыми помыслами. Если ты злой – изойдешь желчью, если жадный – икотой измучаешься, если труслив – животик подвести может. Так бабушка говорила. Больше тебе ничего не скажу.
Лена взяла рюмку с длинной тонкой ножкой, вино потекло густой багровой струйкой, я приподнялся, опершись на локти, она поднесла ее к моим губам.
«Не бойся!» – повелительно сказали ее глаза, бездонные, мерцающие, словно два маленьких оконца в открытый космос… Я вкусил горечь и сладость, запах тысячи трав на колдовском диком поле… Глаза ее смеялись.