Через сколько же тысяч оборотов наступило вдруг внезапное облегчение? Кто жил теперь на свете, а кто умер? Кто будет пытать его снова? Что помнил Коля, а что навсегда позабыл?
Жрецы привыкли к тому, что после купания в волнах Единого из порабощенного мозга можно вычерпывать необходимые сведения так же просто, как белковину из котла.
И Коля снова попал под лучи шахо. Но вдруг он заметил: лицо жреца, следившего за экраном, побледнело, в глазах появился смертельный ужас… А Коля, закрыв глаза, душил, душил каменными руками холодное горло Бессмертного…
Жрец сразу же выключил шахо. Ему еще никогда не приходилось видеть такое богохульство! Но страшнее всего было то, что на экран смотрели его служители… Не станет ли известно во Дворце Бессмертного, чем они здесь развлекаются?
И снова темная комната, волны Единого, нервы, зажатые в каменные тиски, и тысячи оборотов нечеловеческих страданий…
Но что это?… Откуда это взялось?… Теплый дождик ласково касается его тела. Сквозь сетку дождя успокаивающе светит солнце. На горизонте синеют леса, а у ног тихонько плещутся морские волны…
После нестерпимых мук эта обычная картина поражает тишиной и красотой. Полумертвые от страшного напряжения нервы начинают оживать. Он лежит на теплом песке возле моря, и легкий ветерок ласкает его бессильное тело, сердце колотится все чаще, а вверху плывут пушистые облака…
Как попал он на Землю? Кто перенес его сюда? Неужели палачи позволили ему впасть в беспамятство? О нет, этого быть не может! Беспамятство — это бегство. И все же придется в это поверить, так как он вдруг слышит знакомые голоса.
— Сеанс надо повторить, — сказал первый.
— А может, хватит? — неуверенно спросил второй.
Так вот в чем дело! Они заставили его видеть дорогие ему картины Земли лишь для того, чтобы он еще острее страдал от новых пыток. Нельзя позволять нервам привыкнуть к адской боли — нервы способны утратить чувствительность. Примитивная хитрость садистов!.. Но чьи же эти голоса? Нет, это разговаривают не жрецы. В голосах слышится что-то родное, близкое…
— Он очень любит Землю, — сказал первый голос, похожий на голос Чамино. — Земля — лучшее лекарство для его нервов.
— Ладно, повторим сеанс, — сказал второй голос, напоминавший голос Лашуре.
И снова перед глазами поплыли земные картины. Снова тихий теплый дождь позванивает о его шлем. Земля надвигается на него всем богатством своих красок, качает его в зеленых ладонях, стряхивает на грудь лепестки пахучих цветов, устилает береговые дорожки зеленым мхом и золотым песком. Всходит и заходит солнце, поминутно меняет свои оттенки море. А где-то близко, совсем близко звучит голос Лочи: