— Если ты вылечишь мою сломанную ногу, ты сможешь пойти со мной домой. Тебя покормят у дверей кухни.
— Как нищего?
— Нет, ты, я вижу, из благородных. Ты состоишь в Готском Альманахе?
— Можешь быть уверена в том, что не состою.
— Значит, ты просто бездельник. Но тогда я не понимаю, зачем…
— Слушай, ступай-ка ты в лес!
— Но я уже в лесу, дурак! Ну так что, ты поможешь мне или нет?
— Ладно, показывай свою ногу.
Она жеманно приподняла подол юбки. Тарье был шокирован тем, что увидел. Нога не была сломана, но под коленкой сияла жуткая рана.
— Как это тебя угораздило? — произнес он. Заметив его сочувствие, она решила на этом сыграть.
— Я споткнулась о корень дерева, — сказала она, сделав театральный жест, — и какая-то дурацкая ветка поцарапала меня.
— Когда это случилось?
— Перед тем, как я увидела тебя.
— И ты не плакала?
— Я никогда не плачу, медик.
— Разумеется, нет. Тогда давай посмотрим, что там у тебя.
Он вынул из котомки все, что нужно для перевязки и старинную мазь, хотя руки его дрожали, а по телу пробегал озноб. Маленькая Корнелия смотрела на него во все глаза.
Вдруг он застонал. Все поплыло у него перед глазами.
— Ты стал совсем белый, — с укором сказала она. — Просыпайся, человек, ты должен помочь мне!
— Я только немного отдохну…
— Нет, вставай!
— Мне нужно поесть!
— Тебе дадут поесть, я же сказала.
— Проклятая маленькая хвастунья! — прошипел Тарье, приходя в ярость. — Хорошо же, сейчас мы посмотрим, заплачешь ты или нет. Эту рану нужно зашить — и как можно скорее.
— Зашить?
— Да. Садись сюда и зажми края раны, если не хочешь, чтобы на ноге на всю жизнь остался глубокий шрам.
Этого она не хотела, в особенности после того, как Тарье предупредил, что в противном случае она может меньше понравиться своему будущему жениху. Маленькая Корнелия стиснула зубы, а он в это время вставлял сухожилие в иглу из рыбьей кости.
— Ой, — с обидой произнесла она. — Ты же уколол меня!
— Да, конечно, уколол! Ты хочешь, чтобы я зашил рану или нет? Ты, которая никогда не плачет!
— Зашивай, дурачина, я потерплю! Трясущимися руками, много раз останавливаясь, чтобы собраться с силами, он зашил ей рану. Всякий раз, когда он втыкал иголку в израненную кожу, девочка вздрагивала — а было всего три стежка — и слабо охала, безнадежно сжав рот. Тарье не решался смотреть на нее, невольно восхищаясь ее выносливостью.
Потом он смазал рану пряно пахнущей мазью и наложил повязку на ее полную, но красивой формы ногу. После этого он откинулся в изнеможении назад, закрыв глаза, тем самым давая ей возможность утереть предательские слезы.