Эта старшая сиделка, госпожа де-…, почти одинаково ненавидела госпожу д'Офертуар и госпожу Фламэй, потому что, по ее мнению, обе были чересчур красивы, чересчур молоды и чересчур ценимы мужским кланом госпиталя, т. е. всеми находившимися в нем ранеными. И вот: когда она кричала: «Бей!», не было недостатка в угодливых особах, которые отвечали: «Бей насмерть!». И в этот вечер злословие особенно разыгралось: подумайте, ведь дело шло о двух самых прелестных сиделках, которых когда-либо знала улица Наполеона, и обе эти прелестные особы совершили самое «возмутительное» преступление, дойдя до рукопашной не из-за двух возбуждающих соперничество шляпок, но из-за какого-то одного мужчины, которого они обе слишком высоко оценили, и который, главное, слишком высоко оценил и ту, и другую. Никакая строгость не казалась чрезмерной по отношению к этим… лучше привести буквально данное место из проповеди, произнесенной старшей сиделкой, – к этим шлюхам; слово было сказано, подхвачено, повторено и пережевано до пресыщения.
После проповеди произошел спор, тем более страстный, что в общем все были между собою согласны.
И самая юная из этих особ, барышня, совсем молоденькая барышня, милая, невинная как лилия, без всяких околичностей положила начало самому открытому злословию:
– Во-первых, со стороны этой госпожи д'Офертуар меня ничто не удивляет… И со стороны госпожи Фламэй также… Если одеваться так, как одевается госпожа д'Офертуар… Заметили вы ее последнее манто?.. Это было положительно неприлично, насколько может быть неприличным манто…
Некая добрая старушка, серьезная особа, – девственница, насчитывавшая, по крайней мере, пятьдесят пять весен, возразила очень едко:
– Госпожа д'Офертуар – это еще ничего, о ней говорить не стоит. Госпожа Фламэй – вот это другое дело. Утверждают, будто она умна. Я этого что-то не нахожу…
Всеобщий протест.
– Во всяком случае я никогда не слыхала, чтобы она сказала что-нибудь серьезное, интересное, словом что-нибудь такое, что могла бы когда-нибудь сказать женщина, подобная нам…
На этот раз всеобщее одобрение. И старшая сиделка сочла нужным вмешаться, хотя уже говорила больше, чем следовало, гораздо больше.
– Что верно, так это то, что приличный госпиталь, как этот… я хочу сказать, каким этот должен бы быть… не может терпеть подобных особ, которые целый день мозолят нам глаза, и с которыми мы поэтому волей-неволей должны раскланиваться на улице… Это действительно не совсем приятно.
Кто-то кротко заметил:
– Я не очень сержусь на госпожу Фламэй… что бы она ни сделала, ей за это здорово досталось…