— Неужели вы думаете, Лунин?..
— Погодите, погодите, не соглашаться успеете, дайте сказать да конца. Ну, так вот: за судьбы мира борются сейчас две силы великие: грядущее восстание народное еще небывалое, — всемирное войско рабочих, le socialisme… не знаю, как сказать по-русски. О Сен-Симоне слышали?
— Кое-что слышал.
— Мы с ним в Париже виделись, — продолжал Лунин, — говорили о России, о Тайном Обществе, он тоже готов нам помочь и ждет нашей помощи. Это — сила человеческая, а другая — божеская: непостижимая мысль, соединившая царство и священство в одном человеке: «да будет един Царь на небеси и на земли — Иисус Христос», как в вашем же «Катехизисе» сказано. А ведь это и наша мысль, Голицын, — мысль Рима…
— Нет, Лунин, мысль Рима не наша: наш царь Христос, а не папа.
— Не все ли равно? Папа — церковь, а церковь — Христос… Ну, потом, потом… Слушайте же: обе эти силы к нам идут, хотят соединиться в нас. И неужели не захотим? Неужели откажемся?..
Говорил еще долго, объясняя свой план. Соединение церквей, и папа — вождь восстания русского, восстания всемирного, глава освобожденного человечества на пути к Царствию Божьему.
Голицын был так удивлен, что уже не пытался возражать, слушал молча и только иногда заглядывал в лицо его: уж не смеется ли? Нет, лицо серьезно, торжественно, как давеча, когда играл сонату Бетховена; глаза горят, как будто ледяная кора спадает с них и ядро обнажается огненное.
Вышли из сада и стали подыматься на один из холмов, обступавших город с запада. Дорога шла по дну размытой дождями балки. Красная глина оползней в лучах заката напоминала кровь; и раскиданные по небу красные тучки казались тоже кровяными, как будто на небе совершилась какая-то казнь; а высокий черный латинский крест кальвария[82] посреди дороги напоминал о том, что совершилась и на земле та же казнь.
За плетнем овчарки лаяли, загоняя на ночь овец в степные кошары. Пахло овечьим пометом, дымом кизяка и мятно-полынною свежестью трав.
Старый чабан-пастух окликнул путников, нагнулся через плетень и забормотал что-то невнятно, смешивая слова русские, польские, молдавские и турецкие: все эти племена проходили когда-то по его родным холмам и оставили следы своих наречий в здешнем говоре. Кривым пастушьим посохом он указывал то на злую овчарку, заливавшуюся яростным лаем, то на дорогу, в ту сторону, куда они шли, как будто предостерегал их о какой-то опасности.
— Что он говорит? Не понимаете, Голицын?
— Не понимаю.
— Я тоже. Каким-то зверем пугает нас, что ли? Ну его к черту! Просто, подлец, на водку хочет.