Рылеев вспомнил, что почти теми же словами думал он о Каховском; но это была его самая тайная, страшная мысль, а Пестель говорил так просто.
— Сколько у вас? — спросил он так же просто.
— Сколько чего?
— Людей, готовых к действию.
— Двое.
— Кто?
— Якубович и Каховский.
— Надежные?
— Да… Впрочем, не знаю, — замялся Рылеев, вспомнив давешний свой разговор с «храбрым кавказцем». — Якубович, тот, пожалуй, не совсем. Каховский надежнее.
— Значит, один-двое. Мало. У нас десять. С вашими двенадцать или одиннадцать. И то мало…
— Сколько же вам?
— А вот, считайте.
Сжал пальцы на левой руке, готовясь отсчитывать правою.
— Ну-с, по одному на каждого. Сколько всех?
Держа руки наготове, ждал.
Ночь была светлая, но от высокой стены перед самыми окнами темно в комнате; и в темноте еще белее белая рука с алмазным кольцом, которое слабо поблескивало в глаза Рылееву. Опять чарующий взор заклинателя, опять магический сон.
— Ну, что ж, называйте, — как будто приказал Пестель.
И Рылеев послушался, стал называть:
— Александр Павлович.
— Один, — отогнулся большой палец на левой руке.
— Константин Павлович.
— Два, — отогнулся указательный.
— Михаил Павлович.
— Три, — отогнулся средний.
— Николай Павлович.
— Четыре, — отогнулся безымянный.
— Александр Николаевич.
— Пять, — отогнулся мизинец.
Темнело ли в глазах у Рылеева, темнело ли в комнате, но ему казалось, что Пестель куда-то исчез, и остались только эти белые руки, отделившиеся от тела, висящие в воздухе, призрачные. И пальцы на них шевелились, проворные, как белые кости на счетах. Он все называл, называл; пальцы считали, считали, и, казалось, этому конца не будет.
— Этак и конца не будет! — проговорил из темноты чей-то голос, тоже призрачный. — Если убивать и в чужих краях, то конца не будет; у всех великих княгинь — дети… Не довольно ли объявить их отрешенными? Да и кто захочет окровавленного престола? Как вы думаете?
Рылеев хотел что-то сказать, но не было голоса: душная тяжесть навалилась на него, как в бреду.
— А знаете, ведь это ужасное дело, — заговорил опять из темноты тот же призрачный голос: — мы тут с вами, как лавочники на счетах, а ведь это кровь…
Мысли у Рылеева путались; не знал, кто это, — он ли сам думает, или тот говорит.
— Да ведь как же быть? С филантропией не только революции не сделаешь, но и шахматной партии не выиграешь. Редко основатели республик отличаются нежною чувствительностью… Не знаю, как вы, а я уже давно отрекся от всяких чувств, и у меня остались одни правила. И в Писании сказано: никто же возложа руку свою на рало и зря вспять, не управлен есть в царствие Божие…