– Прежде чем сказать «спасибо, все свободны», как руководитель группы хочу напомнить, что нам доверено задание государственной важности. Короче, если я еще раз услышу, как вы обсуждаете возможность передать во внешний мир страшную новость, будете иметь дело со мной. Как коллега, я могу вас понять, но прощать никого не стану. Спокойной ночи, – сказав эту сумбурную фразу, режиссер гордо вскинул голову и вышел из каминного зала.
– Можно подумать, он сам не обсуждал с нами этой возможности, – возмутился оператор, когда дверь закрылась. – Не зря ребята говорят, что он первым стукачом студии при Андропове был.
– Такое про всех рассказывают, и про тебя, кстати, тоже, – Белкина зевнула, стала серьезной. – Это был, наверное, самый страшный день в моей жизни. Как-то сразу прочувствовала, что власть, деньги – это все такая пыль! Был человек, и нету. И больше ему ничего в этом свете не надо.
– Вот и я стал задумываться о непреходящих ценностях: спиртное и секс. А с собакой что теперь будет? – с пьяным сочувствием проговорил оператор.
– Семья, наверное, займется, – поверила в искренность коллеги Белкина.
– То-то и оно. На улицу не выбросят. Этот мир устроен так, что даже его собака будет жить лучше, чем мы с тобой, – оператор с надеждой заглянул в бутылку, вздохнул, тяжело поднялся и пошел к выходу, на пороге обернулся. – Вот что обидно. А он – спокойной ночи.
Тамара почувствовала неловкость. С режиссером и оператором они работали давно, могли говорить о чем угодно без обид, каждый другому цену знал – знал, где поза, а где сказано искренне. Видеоинженер же был достаточно новым человеком в команде, «семейных шуточек» мог и не оценить. И чтобы молодой человек не подумал о всех о них хуже, чем они того заслуживали, Белкина улыбнулась:
– Они не злые, притворяются. Это защитная реакция. Просто мир злой. Мы в нем живем, и новости – наша профессия.
– Моя тоже...
Видеоинженер хотел еще что-то сказать, но Белкина остановила его.
– И новости – пыль. Ты только представь, человека убили, а я не удивлюсь, если даже его семье об этом не сказали. Вот в чем ужас.
У себя в номере Тамара Белкина даже коротко всплакнула. Она не могла понять, что именно вызвало слезы. То ли смерть, впервые увиденная ею, то ли то, что уже во второй раз в жизни она оказалась пленницей, и ей нельзя выйти за порог дома.
«Даже кондиционер, и тот выдрали из окна, будто по нему можно позвонить и разболтать то, что и так скоро станет известно всему миру».
Белкина сбросила одежду, шагнула в душ, стала под теплой водой, ловила ртом упругие струйки.