— А мы наперёд знали про это, — будто похвалился перед Митрофаном Нарчуком хромой мужик, узнав бывшего председателя «Парижской коммуны». — Потому и подались сюда, благо землянка есть.
Это не понравилось его жене, которая напоминала чем-то нахохлившуюся от холода старую птицу, и она сказала, недобро глянув на мужа:
— Знали, знали!… Землянка!… Ты ещё похвалися, что ты… этакий угодливый был у нас, дак…
— Ну чего ты боишься? — попытался утихомирить её муж. — Это же свои.
— Свои вчера были, — снова недобро глянула на деда его старуха, — а сегодня…
Дед засмеялся жениной недоверчивости.
— Чего сегодня? — совсем уже весело спросил он.
— А то, что на Белынковичском большаке… Чуешь, — по-прежнему держась одного тона, сказала, будто пригрозила, она и мотнула головой в ту сторону, где все ещё не не реставало громыхать.
Этот довод внезапно подействовал на старика, он на мгновение затих, вслушиваясь в орудийные выстрелы И пулемётные очереди на большаке, потом и совсем угомонился.
— Ну и сколько вы тут собираетесь сидеть? — спросил немного погодя командир партизанского отряда.
— Дак… Думаю, что недолго, — ответил старый крестьянин. Помолчал, потом снова сказал: — Аккурат как одни поотступают, а другие понаступают.
— Словом, надеешься на то, что вскоре установится тут тишина да покой?
— А что ж нам делать, как не надеяться? Волками тут выть? Дак не поможет. Вот и остаётся надеяться на лучшие времена. Без этого в нашей жизни невозможно.
— Ага, живи да надейся, — одобряя мужнину речь, закивала головой бабка.
Но тот, казалось, не обратил внимания на её слова, продолжал рассуждать дальше:
— Оно, конешно… С одноко боку… а с другого… Ну, сколько этих немцев на свете. Пройдут вот легулярные части, а потом…
— И правда, интересно, — усмехнулся Нарчук, — что будет потом?
— Как и завсегда, — пожал плечами мужик, —снова начнём жить да работать себе помаленьку.
— А немцы?
— Дак я же говорю — сколько их? Ну, хорошо, ежели один на деревню придётся, а то, может, и на целый сельсовет. Дак что он нам тогда? Как было, так и будет. Это колхоз могут распустить, а мужика… Мужик как тот солдат. Его не разжалуешь в чине. Ну, а без колхоза… Дак мы без колхоза и раньше тоже жили. Не хочу сказать, что при колхозе худо было. Но нам тута, при огороде, всегда можно было жить. И бояться наперёд нечего. Я ж говорю, и без колхоза когда-то жили. — Без колхоза жили, а вот под немцем, сдаётся, ещё не пробовали.
— И это правда. Но как-нибудь вытерпим и под немцами. Главное нынче — переждать. Как в великое половодье. Только оглядываться успевай, чтоб самого куда-нибудь но снесло. Ну а после, через неделю-другую, глядишь, и…; тишь да гладь, все сияет вокруг, все на месте… ежели, известно, оно крепко стояло на том месте.