– Как такое могло случиться с тобой? С датской принцессой? С принцессой похитителей женщин?
– Я расскажу вам. Но позвольте мне поставить условие. – Свандис оглядела кружок из дюжины женщин, пытаясь определить их возраст и расу. Половина из них северянки, отметила она, но есть с оливковой кожей, как у жителей Кордовы, одна почти желтокожая, а откуда остальные – она даже не могла понять. – Условие, что каждая из нас расскажет остальным, что у нее было в жизни самое худшее. Тогда мы поймем, что мы все должны быть заодно. Не англичанки, не датчанки, не арабки. Просто женщины.
Пока шел перевод, слушательницы искоса посматривали друг на друга.
– И начну я сама. Я расскажу вам не о том дне, когда я утратила невинность в обмен на краюху черствого хлеба. И не о том дне, когда я похоронила всех своих близких сразу, в одной могиле. Нет, я расскажу вам о том дне, когда умерла моя мать…
К тому времени, когда последняя женщина окончила свой рассказ, солнце ушло с внутреннего дворика и тени удлинились. Девушка с пепельными волосами не в первый раз утерла с лица слезы и властно махнула рукой в сторону галереи у фонтана. Оттуда появились молчаливые евнухи, вынесли маленькие столики с фруктовыми вазами, кувшинами холодной воды и шербета и снова исчезли в тени, дабы и дальше стеречь собственность своих хозяев.
– Ладно, – произнесла она. – Значит, мы все заодно. Даже если ты датчанка и дочь маньяка. А теперь расскажи нам то, что мы хотим узнать. Что привело тебя сюда? Кто такой этот одноглазый король? Ты его женщина? И почему ты носишь такую странную одежду, как у жрецов, о которых все говорят? Они приняли тебя в жрицы? Какого бога?
– Сначала я должна сказать вам одну вещь, – ответила Свандис, понизив голос, хотя была уверена, что ни один из стражников не понимает ее языка. – Бога нет. И Аллаха тоже нет.
Впервые оборвалась разноголосица перевода. Женщины смотрели друг на друга, недоумевая, как выразить сказанное Свандис другими словами. Так похоже на shahada: нет бога, кроме Бога. И так непохоже. И если произнести shahada означает навсегда стать мусульманином, то произнести противоположное – да ведь это должно означать по меньшей мере смерть.
– Я объясню.
– Что значит, ты не знаешь, где эта недогрызенная Нидхёггом женщина? Я велел тебе не спускать с нее глаз!
Бранд, с которым никто не разговаривал таким тоном со дня, когда у него стала расти борода, сжал огромные кулаки и начал было рычать в ответ. Рядом с ним стоял Ханд, на добрых два фута ниже его ростом, встревоженный одновременно двумя обстоятельствами: пропажей Свандис и назревающей ссорой между провинившимся, но не признающим вины Брандом и выходящим из себя разгневанным Шефом.