Усаживаясь в карету после Ферентино, сказала:
— Садитесь и вы. Оставим Еву у дворца Фиано. Я подвезу вас, куда пожелаете.
— Благодарю вас.
Сперелли согласился. Выезжая на Корсо, карета должна была двигаться медленно, потому что вся улица была занята бушующей толпой. С площади Монтичиторио, с площади Колонны доносились крики, расширялись с шумом потоков, возрастали, ослабевали, снова раздавались, смешанные со звоном военных труб. В этот пепельный и холодный вечер возмущение возрастало; бегущие люди, махая большими кипами листов, рассекали толпу; из криков отчетливо выделялось имя Африки.
— Из-за четырехсот скотски умерших скотов! — прошептал Андреа, отодвигаясь от дверцы, в которую он наблюдал.
— Что вы говорите? — воскликнула Ферентино.
На углу дворца Киджи смятение казалось рукопашной. Карете пришлось остановиться. Елена нагнулась и стала смотреть; и ее лицо вне тени, озаряясь отблеском фонаря и светом сумерек, казалось почти смертельно бледным, холодной и несколько посиневшей белизной, которая напомнила Андреа чью-то голову, виденную неизвестно когда, неизвестно где, в галерее ли, в часовне ли.
— Приехали, — сказала княгиня, так как карета добралась наконец до дворца Фиано. — Итак, до свидания. Увидимся вечером у Анджельери. До свидания, Уджента. Придете завтра ко мне завтракать? Застанете Елену, Вити и моего двоюродного брата.
— Час?
— Половина первого.
— Хорошо. Благодарю вас.
Княгиня вышла. Слуга ждал приказаний.
— Куда вас доставить? — спросила Елена Сперелли, усевшегося уже рядом с нею на место подруги.
— Far, far away…[23]
— Да ну же, говорите, домой?
И не дожидаясь ответа, приказала:
— Церковь Св. Троицы, дворец Цуккари.
Слуга закрыл дверцу. Карета двинулась рысью, свернула в улицу Фраттину, оставив позади толпу, крики, ропот.
— Ах, Елена, наконец-то… — прервал Андреа, наклоняясь и засматриваясь на желанную женщину, которая откинулась назад, в тень, как бы избегая соприкосновения.
Отблеск окна мимоходом пронзил тень; и он увидел, как Елена, бледная, улыбалась манящею улыбкой.
Все также улыбаясь, ловким движением, она сняла с шеи длинное кунье боа и, как петлю, накинула на его шею. Казалось шутила. Но этой мягкой петлей, надушенною теми же духами, которыми когда-то дохнул на Андреа лисий мех, она привлекла к себе юношу; и не говоря ни слова, подставила ему губы.
Оба рта вспомнили прежние слияния, эти ужасные и сладкие слияния, которые продолжались до удушья и вызывали в сердце мнимое ощущение как бы мягкого и влажного, растворившегося плода. Чтобы продлить глоток, сдерживали дыхание. Карета из улицы Мачелли свернула в улицу Гритона, потом в Сикстинскую и остановилась у дворца Цуккари.