– тяжелая была дума…
Что я делал в это мгновенье – засыпал или просыпался? Я не знаю, и откуда мне знать? «Есть бытие, но именем каким его назвать? Ни сон оно, ни бденье». Я продремал так минут 12 или минут 35.
А когда очнулся – в вагоне не было ни души, и Петр куда-то исчез. Поезд все мчался сквозь дождь и черноту. Странно было слышать хлопанье дверей во всех вагонах: оттого странно, что ведь ни в одном вагоне нет ни души…
Я лежал, как труп, в ледяной испарине, и страх под сердцем все накапливался…
– Ка-мер-ди-нер!
В дверях появился Петр с синюшным и злым лицом. «Подойди сюда, Петр, подойди, ты тоже весь мокрый – почему? Это ты сейчас хлопал дверями, да?»
– Я ничем не хлопал. Я спал.
– Кто же тогда хлопал?
Петр глядел на меня, не моргая.
– Ну, это ничего, ничего. Если под сердцем растет тревога, значит, ее надо заглушить, а чтобы заглушить, надо выпить. А у нас есть что-нибудь выпить?
– Нет ничего. Все выпито.
– И во всем мире никого-никого?
– Никого.
– Врешь, Петр, ты все мне врешь!!! Если никого, то кто же там гудит дверями и окнами? А? Ты знаешь?.. Слышишь?.. У тебя и выпить, наверное, есть, а ты мне все врешь…
Петр, все так же не моргая и со злобой, глядел на меня. Я видел по морде его, что я его раскусил, что я понял его и что он теперь боится меня. Да, да, он повалился на канделябр и погасил его собою – и так пошел по вагону, гася огни. «Ему стыдно, стыдно!» – подумал я. Но он уже выпрыгнул в окошко.
– Возвратись, Петр! – я так закричал, что не сумел узнать своего голоса. – Возвратись!
– Проходимец! – отвечал тот из-за окошка.
И вдруг – впорхнул опять в вагон, подлетел ко мне, рванул меня за волосы, сначала вперед, потом назад, потом опять вперед, и все это с самой отчаянной злобою…
– Что с тобой, Петр? Что с тобой?!..
– Ничего! Оставайся! Оставайся тут, бабуленька! Оставайся, старая стерва! Поезжай в Москву! Продавай свои семечки! А я не могу больше, не могу-у-у-у!..
И снова выпорхнул, теперь уже навечно.
«Черт знает, что такое! Что с ними со всеми?» я стиснул виски, вздрогнул и забился. Вместе со мною вздрогнули и забились вагоны. Они, оказывается, давно уже бились и дрожали…