Юрий стал вспоминать, что рассказывала ему Ольга о своей жизни в деревне, о матери, но в этой истории не было ничего необыкновенного, таких он знал немало. Не одна Ольга с таким трудом выбралась из деревни... И слава богу, что ей удалось сделать это... В конце концов, любой мало-мальски способный человек должен со спокойной совестью уезжать учиться, это же ясно, тут и раздумывать нечего. Жалко, конечно, оставлять мать, но ведь и мать, если говорить честно, не ахти какая... Была бы она настоящей матерью – только радовалась бы, что ее дочь такая способная и хочет учиться дальше. Последнее отдавала бы, но дочь выучила. Не так уж трудно жить в деревне, чтобы нельзя было помогать ей. С голоду, слава богу, у нас еще никто не умирал... Да и помогала-то она всего года два, кажется...
И в институте ему не скоро удалось отвлечься от этих неприятных мыслей. Работать ему не хотелось, и он с полчаса болтался по комнатам, курил, но потом все же уселся за свой стол и стал просматривать последние записи в лабораторном журнале. Поглядывал на часы – скоро ли обед. И думал об Ольге.
Но вот время подошло к двенадцати, Юрий встал и, оглядевшись – не видит ли кто, – с наслаждением потянулся и отправился обедать с обычной, хорошо знакомой компанией. Потом они не спеша возвращались в институт по широкой многолюдной улице, и был великолепный солнечный день – первый по-настоящему весенний день в Москве, – и думать о чем-то неприятном в этот яркий майский день в веселой, жизнерадостной компании было бы так же неестественно, как слушать «Реквием» на свадьбе, – и Юрий смеялся, шутил, ему было хорошо, и он с удовольствием думал о том, какой это удачный день и что он должен закончиться так же хорошо и весело. Когда он пришел к себе и увидел двух девушек-лаборанток, его помощниц, ему стало еще веселее – такие приятные были у них лица, и девушки выглядели такими чистенькими и свеженькими в своих тщательно выглаженных белых халатах, что смотреть на них и командовать ими было одно сплошное удовольствие. И ему захотелось сделать им что-нибудь приятное, – но что? Можно, кажется, отпустить их... Юрий уже решил, что повторит эксперимент, проводившийся на прошлой неделе. В лабораторном журнале этот эксперимент обозначался довольно длинно и непонятно, а суть его сводилась к тому, что бралось нечто – также называвшееся длинно и непонятно – и помещалось на сутки в специальную термокамеру, и автоматические приборы-самописцы вычерчивали на бумаге сложные кривые, которые потом надо обработать, а пока можно было ничего не делать и отправляться домой. И Юрий заговорщицки подмигнул девушкам и тихо сказал: