Не могу тебе выразить, папа, какое впечатление произвели на меня эти слова и что я почувствовала, когда странная старуха вдруг исчезла, точно провалившись сквозь землю, а я все стояла на том же месте с засушенными листьями в руке. Это не было сном. Травяная ведьма действительно только что стояла передо мной, что доказывали сухие листья, которые я держала в руке; кроме того, вдали еще раздавался хриплый смех старухи и ее вечные причитания: «без двух — сто лет, без двух — сто лет». Я спрятала на груди сухие листочки и направилась домой, погруженная в глубокие думы. Мне казалось, будто чья-то чужая рука ворвалась в мою жизнь и сорвала с моих глаз повязку, которую я долго, долго носила. То, что до сих пор мне и в голову не приходило, теперь мучило меня, и я долго не могла этого забыть. Так, значит, мужское поколение баронов фон Редвиц любило пылко и страстно, но так же легко и забывало? Правда ли это? Если это действительно так, то принадлежит ли к этим людям и Курт? Течет ли в его жилах кровь предков, кровь так легко возбуждаемая, которая закипает и волнуется при одном виде красивой женщины? Неужели любовь Курта ко мне может охладеть? Или наступит час и я совсем потеряю ее?
Когда вечером Курт вернулся, я нежно прижалась к нему и осыпала его горячими ласками. Он отвечал на них, но мне показалось, они были не так искренни, не так страстны, как прежде. Он был бледен, рассеян, утомлен, и, действительно, едва мы успели отужинать, как он, ссылаясь на страшную головную боль, ушел спать. Но все-таки я еще ничего не подозревала. Впрочем, может быть, в то время не было еще и оснований для подозрений.
Прошли еще два месяца. Радостное сознание, что я ношу под сердцем живое существо, на некоторое время совершенно усыпило мою подозрительность. Я больше не следила за Куртом, я не вглядывалась в его глаза, когда он возвращался домой, так как не сомневалась, что отец моего ребенка должен любить меня больше всего на свете. Но мало-помалу меня стали удивлять частые отлучки Курта из дома. То он уезжал в Ратенау по неотложным делам и оставался там по нескольку дней, то он отправлялся в Берлин для заключения торговых сделок с купцами или для продажи зерна по более высоким, чем в наших краях, ценам. Я стала замечать, что соседние Помещики далеко не так часто отлучались из дома, хотя и у них имелись шерсть и зерно для продажи, и они, без сомнения, были бы также не прочь продать их по более высоким ценам. Правда, в ласках Курта у меня не было недостатка, но иногда мне казалось, что они стоят ему некоторых усилий. Самая мысль об этом приводила меня в отчаяние. Для женщины нет большего несчастья, как жить только крохами любви обожаемого мужа, который отвечает на ее ласки лишь из сострадания.