Одна из горничных осторожно постучала в дверь.
– Госпожа Данн, – начала она заикаясь, удивленно округлив глаза.
– Что там опять?
– Там… О, госпожа, его величество король ждет внизу.
– Спасибо, Эбби! – чуть не подскочив от счастья, воскликнула Дженни.
Вновь Карл Стюарт вызволял ее из беды. В смятении Дженни прижала ладони к горящим щекам и, поправив волосы и гордо вскинув голову, пошла вниз – встречать короля.
Солнечный луч едва пробился сквозь тяжелые облака, окна блеснули и тут же погасли вновь. Дженни отошла от окна гостиной и взяла плащ.
В феврале эпидемия чумы пошла на спад, и двор вернулся в Лондон. Карл потребовал, чтобы Дженни также переехала в столицу, и хотя скромный домик, который подарил ей Карл, вполне ее устраивал, Дженни не хватало деревенского воздуха и простора ее усадьбы. Прошло почти семь месяцев с тех пор, как они виделись с Китом Эшфордом. Поскольку о его поимке ничего не было слышно, Дженни полагала, что он обитает где-то за границей.
Папистский заговор, в котором он якобы принимал участие, закончился ничем.
Джеймс Эшфорд стал при дворе важной шишкой. Он шел к своей цели, не стесняясь в средствах и не брезгуя ничем. Знаменитые рысаки перекочевали из конюшни старшего брата к нему, и теперь Джеймс брал призы на королевских скачках. Однако, к величайшему разочарованию Эшфорда-младшего, король не стал передавать ему в собственность владения старшего брата, так что вопрос о помиловании Кита все еще был открыт.
Дженни мало бывала на балах и королевских приемах – она принимала лишь те приглашения, на которых настаивал король, но их становилось с каждым месяцем, проведенным в Лондоне, все меньше. Возможно, ее нежелание украшать собой светские рауты и раздражало Карла, но Дженни было все равно. В последнее время страсть ее к королю заметно охладела, но Карл если и был раздосадован, то не подавал вида – с ней он оставался неизменно ласковым и внимательным, разве что навещал все реже и реже.
Перед тем как выйти на улицу, Дженни заглянула на кухню, попросив кухарку собрать ей корзинку с едой, чтобы отнести на Лебяжью улицу. Из всех ее родственников выжила одна лишь Пэт – всех подмастерьев, за исключением самого младшего и на вид самого слабого, тоже унесла чума.
Вернувшись в Лондон, Дженни не сразу смогла заставить себя навестить родню, и то, что она увидела, глубоко потрясло ее. Большинство домов стояло пустыми, с разбитыми стеклами, ставни болтались на несмазанных петлях, издавая жалобный скрип, сквозь булыжную мостовую пробивалась трава. Галантерейная лавка была закрыта – Пэт как могла перебивалась шитьем, без мужа вести дело оказалось непросто, и Пэт, уже попривыкшая к роскоши, тяжко страдала от того, что приходится экономить на всем. Сама Пэт тоже изменилась почти до неузнаваемости – кожа складками висела на лице, за год она постарела лет на двадцать. Платья болтались на ней как на вешалке. Утратив красоту, Пэт утратила интерес к жизни, превратилась в вечно ноющую старуху и, странное дело, переняла привычку покойной младшей сестры постоянно шмыгать носом.