– Послушайте! Я не Энох Арден и не… черт, как их там звали… И не Этан Фроум и не какой-нибудь Бенедикт Арнольд! И я не раз бил морду какому-нибудь сукину сыну, который распространялся в кабаке, что вы самый дрянной и заносчивый редактор в Вермонте, хоть я и думал при этом, что, может быть, они отчасти и правы, но вместе с тем… – Попытка Дэна быть остроумным и убедительным сорвалась, и он жалобным голосом взмолился: – Ради бога, хозяин, не делайте этого, прошу вас!
– Я все знаю, Дэн. Возможно, что нашему другу Шэду Ледью это придется не по вкусу. Но я больше не могу спокойно наблюдать такие вещи, как убийство старого Де-Вереца… Ну-ка, дайте мне статью!
Наборщики, тискальщики и мальчишка-рассыльный стояли и смотрели, как неуклюжий Дормэс, взяв впервые за десять лет в левую руку верстатку, в нерешительности поглядывал на кассу. Она представлялась ему лабиринтом.
– Забыл расположение. Ничего не могу найти, – пожаловался он.
– Вот черт! Давайте сюда! А вы, щенки, проваливайте! И вы ничего не знаете и не видели! – заорал Дэн Уилгэс, и все скрылись, правда, не дальше двери уборной.
Дормэс показал гранки своей отчаянной статьи Доку Итчитту, предприимчивому, но незадачливому репортеру, и Джулиану Фоку, который собирался вернуться в Амхерст, но который все лето работал для «Информера», сочиняя неудобочитаемые статьи об Адаме Смите и весьма удобочитаемые заметки о состязаниях в гольф и танцах в местном клубе.
– Черт, мне и хочется, чтобы у вас хватило духу напечатать это… и вместе с тем я надеюсь, что вы этого не сделаете! Ведь вас же заберут! – разволновался Джулиан.
– Ерунда! Смело печатайте! Они не посмеют ничего сделать! Они могут куролесить в Нью-Йорке или Вашингтоне, но здесь, в долине Бьюла, вы слишком сильны, чтобы Ледью и Штаубмейер осмелились поднять на вас руку! – визгливо кричал Док Итчитт, а Дормэс, глядя на него, думал: «А не рад ли этот Иуда от журналистики утопить меня с тем, чтобы захватить «Информер» и передать его корпо?»
Он не стал дожидаться, пока газета с его статьей пойдет в печать, рано ушел домой и показал корректуру Эмме и Сисси. Когда они ее читали, громко выражая свое неодобрение, пришел Джулиэн Фок.
Эмма волновалась.
– И не думай… Не смей этого делать! Что тогда будет со всеми нами? Честное слово, Дормэс, я не за себя боюсь, но что я буду делать, если они изобьют тебя, посадят в тюрьму или еще что-нибудь в этом роде? Я просто не переживу одной мысли, что ты в тюрьме! И без смены белья! Еще можно приостановить это? Не поздно?
– Нет. По правде сказать, не поздно: газета идет в машину не раньше одиннадцати часов… Сисси, а ты что думаешь?