– Хворосту надо, – одновременно сказали Сисси и Бак, пока Дормэс молча тер застывшие уши.
Втроем от ходили взад и вперед, ломали ветки и клали их по; колеса машины, и когда Мэри вежливо осведомилась из автомобиля, не может ли и она чем-нибудь помочэ, ей никто не ответил.
Автомобильные фары освещали заброшенную хижину, стоявшук в стороне от дороги, – это была некрашеная деревянная хибарка с разбитым окошком и без двери. Эмма с нескончаемыми вздохами выбравшаяся из автомобиля и ступавшая по снегу, как иноходец на лошадиной выставке, смиренно сказала:
– Вон там домик… может быть, мне пойти туда приготовить на спиртовке горячего кофе… для термоса не было мести Хочешь горячего кофе, Дормэс?
Это было столь разумное предложение, что Дормэсу было трудно поверить, что его сделала жена, а не миссис Кэнди.
Когда автомобиль удалось сдвинуть, подостлав под колеса ветки и прутья, и он благополучно преодолел сугроб, все вошли в хижину и под ее кровлей пили кофе с великолепным кокосовым тортом миссис Кэнди.
«Как здесь чудесно, – думал Дормэс. – Мне тут нравится. Не трясет, не качает, никуда отсюда не пойду».
Но он ушел. Спокойная неподвижность хижины осталась позади, далеко позади, и они снова тряслись в автомобиле, усталые, вконец иззябшие. Дэвид то и дело просыпался, плакал и снова засыпал. Фулиш проснулся один раз, вопросительно гавкнул и снова вернулся к снам об охоте на кроликов. И Дормэс спал, голова его качалась, как верхушка мачты при крутой волне, плечо было прижато к плечу Эммы, рука грелась на талии Сисси, а душа плавала в невыразимом блаженстве.
Когда он проснулся, начинался мутный рассвет.
Автомобиль стоял, как показалось Дормэсу, в маленьком поселке у перекрестка дорог, и Бак при электрического фонаря рассматривал карту.
– Где мы находимся? – прошептал Дормэс.
– Осталось несколько миль до границы.
– Кто-нибудь нас задержал?
– Нет. Доедем, все будет хорошо.
Выехав из Ист-Беркшира, Бак свернул с большой дороги, ведущей к границе, на старую лесную тропу, по которой так мало ездили, что колеи на ней был точно две бегущие рядом змейки. Хотя Дормэс ничего не говорил, все чувствовали его беспокойство и напряжение – казалось, он прислушивается к притаившемуся во тьме врагу. Дэвид сел, завернувшись в синюю полость. Фулиш вскочил, фыркнул, посмотрел обиженно, но, проникшись общим настроением, ласково положил лапу на колени Дормэса и стал настоятельно требовать, чтоб тот ее пожал, да не раз, а несколько. При этой церемонии Фулиш сохранял важность, достойную венецианского сенатора или гробовщика.