Нужно было объяснить моему глупому, ничего не понимающему человеку, что у баньши может быть лишь один Род. Раз и навсегда Ткачиха привязывает нас к Крови. Не останется Людей, уйдет вслед за ними и Баньши…
Я должна была рассказать Тиану. Он бы понял. Он бы не стал рисковать моей жизнью, ушел бы, сбежал, осел в тихом месте. Да, я уверена, так бы он и поступил.
Я такая эгоистка… Хватит лгать себе, все что я делаю — я делаю прежде всего ради себя. Но сейчас это все — о Тиане, не обо мне. Это должен быть его выбор, не мой. Это его жизнь — не моя. Я выдержу, я отпущу, я…
— Ты плачешь? По кому ты плачешь, Нара? — его пальцы скользят по моей щеке. Плачу? Я? Нет, я не плачу. Баньши провожают лишь людей, не себя. Я. Не. Плачу.
Но я так не хочу умирать. И я не хочу, чтобы умер он.
Сухие потрескавшиеся губы касаются моих. Не поцелуй — просто два дыхания становятся одним. От него пахнет дымом и кровью. Запоздало понимаю — он только что вернулся со стен, а тут я со своими…
— Не плачь, моя Нара, — шепчет он, и я отбрасываю тяжелые мысли. — Не плачь, моя… Нара… Я защищу тебя. Я умру за тебя. Однажды ты будешь рассказывать детям сказки о Тиане, Последнем из Рода Берсерков… Я клянусь тебе в этом.
Я плачу, уже не сдерживая себя. Впиваюсь зубами в ладонь, чтобы приглушить всхлипы, но он видит, отводит мою руку. И целует. И я тону: в поцелуе, в запахе, во тьме, в его тепле и странном чувстве, колющем сердце.
Я всегда жила ради будущего, ради чужого будущего. Но здесь, сейчас, мне плевать, что будет завтра. Пока я с ним — мне плевать…
Тиан
Вечность тому назад я верил, что жизнь — высшая ценность. Право на жизнь дано нам от рождения, от первого вздоха. Лишь Проклятые лишены его. Да, я верил в это… Вечность тому назад. Сейчас я понимаю, что ошибался. Первейшее право человека — право на смерть. И никто не лишен его. Право на смерть — право принять ее или бежать от нее.
Нам не выстоять. Город падет. Их шаманы слишком сильны, нашим магам — жалкой горстке сосланных в Пограничье неудачников — не справиться с их кровавой магией. Мы продержались так долго, — почти четыре дня, — лишь благодаря тому, что наемники взялись за оружие. Наемники да охотники. Но стрел не хватает, людей — тоже. Сотни уже погибли, сотни — ранены.
Да, нам не выстоять…
И я боюсь. Не за себя. За Нару. Нару, которую я притащил в этот проклятый гибнущий город. Я поклялся защищать ее, но обрек на участь, что хуже смерти: быть сожранной нелюдью. Лучше бы я ее своими руками…
Нужно было бежать, выбираться из осажденного города, ползти крысиными норами, но…