Генке было лет пять или шесть, когда он точно узнал, что его отец вор, а единственное занятие матери — продажа краденого. Не с ужасом или омерзением, а с гордостью воспринял это свое открытие: из подслушанных разговоров отца с дружками ему было уже известно, что воры — люди смелые, рисковые, что они для того и предназначены, чтобы уму-разуму учить лопоухих фраеров, что никого и ничего они не боялись, что вся их жизнь — яркий праздник.
Месяц или чуть больше того походил Генка в школу — совершил первую кражу: в школьной раздевалке из кармана пальто спер кашне и принес домой, бросил матери как свою личную добычу. Спер почти без риска для себя; и цена-то тому кашне была копеечная, но Генку произвели чуть ли не в герои, о его самостоятельном деле только и судачили во время очередной пьянки. Он слушал хвалу, рдел от тщеславия, хотя и понимал, что украл далеко не лучшее кашне, что ухватился именно за это только потому, что оно принадлежало первому ученику их класса; завидовал страшно — вот и спер кашне, чтобы хоть как-то досадить тому, кого считали лучше его. Но похвалу всегда приятно слушать.
В те годы Генка еще верил в смелость и даже благородство тех, кто частенько сиживал за столом в их комнатушке; с искренним волнением и подпевал, когда кто-то, основательно захмелев, вдруг начинал надрывно выводить: «Не для меня весна придет…»
С чего и когда началось прозрение — этого не знал. Просто однажды он вдруг подумал, что воровская жизнь далеко не так красива и романтична, как рассказывают о ней. Зародилась эта мысль — стал приглядываться, стал не только слушать разговоры, но и думать над тем, что видел, о чем услышал. Но окончательно разметал всю мишуру один-единственный разговор с вором «в законе», который на короткое время появился в поле его зрения. Этот прямо сказал:
— Воровское товарищество, рисковая работа — брехня все это. Почему, думаешь, кое-кто сейчас в домзаке срок отбывает, а я на солнышке косточки свои грею? Почему, думаешь, они на себя мою вину взяли? Боятся меня, вот и весь сказ. Пуще суда и домзака боятся. Суд, он что? Его чистосердечным признанием и наивными глазами разжалобить можно, а меня ничем не возьмешь. — И тут он так глянул на Генку, криво усмехнувшись, что тому до противного озноба холодно стало.
Может быть, со временем и стерлись бы из памяти те слова, но уж так случилось, что негаданно Генка стал свидетелем смерти этого вора. В той самой комнатушке, где буйствовала очередная пьянка, она и настигла его. И убили его те самые двое, которые весь вечер пресмыкались перед ним, восхваляя его смелость и удачливость; когда, захмелев, он уронил голову на стол, тогда расчетливо и ткнули ножом между лопаток. Затем деловито обшарили его карманы, нашли лишь два червонца с мелочью. Ох, как материли они убитого, материли за то, что он обманул их, обмолвившись, что сегодня у него денег — курам не склевать.