Мария проснулась оттого, что кто-то легко тронул ее за плечо. Она открыла глаза: рассвет только начинался. Едва-едва серел квадрат окна. Возле кровати стояла Анна. Она была в платье и стеганой кофте.
— Мама, рано ж еще, — проговорила Мария.
Мать не ответила. Она напряженно прислушивалась. С улицы доносились крики, глухие удары, конское ржание.
— С обыском идут, — услышала Мария шепот матери.
— Ну чего вы, мама, — сказала она. — Чего у нас искать?
— Соседние дворы уже обходят, — продолжала Анна шепотом. — Не Матвея ли ищут?
Мария села на кровати:
— Так он же опять у цыган.
Не очень далеко от них — за два-три двора — хлопнул выстрел.
— Ты Трифона совсем не помнишь, — сказала Анна.
Трифона, своего отца, Мария действительно почти не помнила. В памяти осталось, что он был очень большой и черный, как грач, и что однажды он куда-то вез ее в поезде. Но куда? Зачем? Она была еще слишком мала тогда, чтобы это запомнить.
Потом он погиб. Люди рассказывали: так подстроили. Отца не любили артельщики. Он уличал их в обсчетах. Среди шахтеров читать и считать умели немногие. Он умел. После взрыва в забое его даже и найти не смогли. И фотокарточки от него не осталось — где уж им, такой бедноте, было иметь ее?
— Называл он меня, — сказала Анна, — «соколиное крылышко», «звездочка моя» называл…
Мария поспешно оделась. От слов матери ей сделалось как-то боязно. Оба они — и отец, и мать — предстали перед ней беззащитными, такими, каких всегда было легко захватить врасплох. Захотели — и убили отца. Могли и мать убить.
— Да вы не бойтесь, мама, это не до нас, не бойтесь, — повторяла она, но не верила в свои слова.
— Идти тебе надо, — Анна начала снимать с себя кофту. — Самый раз: и Шурилинская, и Цукановская гудели. На смену вовсю идут.
— Как же вы одни?
— А что мне? Иди, иди… И вот это Харлампию передай, — она натянула на плечи Марии согретую своим телом ватную кофту и теперь совала ей в руки узелок. — Хлеб тут, огурцы. Задержит кто, показывай смело, ничего другого там нет. И скорее, скорее иди, — она уже толкала Марию к порогу. — Со мной ничего не сделается…
Выйдя из дома, Мария оглянулась назад, как бы еще раз прощаясь с матерью, и в удивлении остановилась. Она заметила, что крюк на дверце закутка, где они прежде держали козу, был откинут, сама дверца закрыта неплотно. Мария вернулась, толкнула дверцу. Та во что-то уперлась. Она заглянула в закуток: подмостив под себя прошлогоднюю солому, в закутке спал Матвей.