Ей больше нечего было скрываться. То, что она сперва бежала вместе с Матвеем, могли видеть только верховые, но они ускакали.
Мимо Леонтия она прошла, не поздоровавшись с ним и даже не взглянув в его сторону, но заметила, что он смотрит на нее с удивлением. Почему? Он ее узнал? Вспомнил вчерашний вечер?
Она миновала прогон и бойни и уже снова шла улицами, когда услышала за собой легкие шаги.
Леонтий? Да. Он.
Поравнялись. Он спросил:
— Нам не по пути? Здравствуйте. Я провожу вас… Мне тоже в эту сторону.
Она растерялась. Что-то говорила о докторе, о больной матери. Это был беспомощный лепет.
— К доктору? — переспросил он. — Ах, ну да! К Герасименскому! Да, да, он здесь и живет!
Минуты две они шли рядом, потом Мария спохватилась: город скоро кончится, начнется степь. Две версты. За степью — террикон, вокруг него шахтный поселок. Террикон уже виден: черная гора, высокая и крутая. Они дойдут до угла, и дальше ей обязательно надо идти одной. Зачем она соврала? Выдумала про доктора, и теперь делай, что хочешь. Она не знает даже, где этот доктор живет.
— Уже скоро, — говорит Леонтий. — Дом Герасименского совсем рядом…
Встретить бы кого-нибудь, хоть совсем малознакомого. Остановиться, заговорить. А он пусть идет дальше.
Она упорно думает об этом, но попадаются только шахтеры. Идут на смену. Все торопятся, хмурые. Правда, один знакомый человек повстречался: Афанасий Гаврилов — они почти соседи домами. Она было даже бросилась к нему, но Афанасий, ускорив шаг, свернул в переулок. Он тоже спешил на работу.
Леонтий проводил Афанасия взглядом, спросил:
— Скажите, у вас это свидание было с Матвеем?
— Какое свидание, — смущается она и вдруг думает, что, если ее арестуют сейчас, должна говорить: «Да, было свидание. Для этого только они и встречались у железной дороги…»
* * *
Они все ближе подходили к пересечению улиц. Ужасная мысль пришла вдруг Марии: а что, если нет на свете никакого доктора Герасименского и про него Леонтий Шорохов выдумал для проверки? Видели, что она бежала вместе с Матвеем, и решили: Варенцов отправился на вокзал сообщить по телеграфу, чтобы Матвея арестовали на разъезде, где поезд остановится, а Леонтию выпало узнать, куда она шла.
Ей стало страшно. Неужели Леонтий Шорохов тоже из контрразведчиков?
Вот уже перекресток. Что делать?
Старик в солдатской шинели, в опорках, с рыжей окладистой бородой, сгорбившийся, кривобокий, стоял на углу, протягивая за милостыней шапку-ушанку.
Леонтий Шорохов остановился, пошарил в кармане, швырнул в шапку старика несколько медяков.
— Благослови, боже, — громко и басовито сказал тот. — Трижды благослови, боже, — сияющими глазами он оглядел Леонтия и еще раз поклонился. — Так ить и я вроде троицы: палка моя, сума да сам я — человек божий.