Он ходил только на “Спартак”. Мы здоровались. Иногда перекидывались парой слов. Он брал билет. И все.
Я не знала, что он умер. Билет не продавала до последнего, все ждала. Сейчас мне кажется, я потеряла близкого человека, хотя и не могу вам ничего о нем рассказать. Да и вы мне ничего о нем рассказать не можете.
Мы отхлебнули по очереди из бутылки.
– Девчонки, возьмите в компанию. – На наш столик завалился растрепанный, потный парень. Он только что съел жареный пирожок, и все его лицо сияло жиром.
– Да пошел ты, – спокойно сказала кассирша.
– Куда? – спросил он.
Она ответила.
– Это серьезно, – сказал он. Встал и, качнувшись, скрылся в гудящей толпе.
Больше я никогда его не видела. Так же, как никогда я больше не видела кассиршу или моряка, так великодушно ждавшего за моей спиной своей очереди. Никогда не возвращается к нам раз увиденное, запечатленное нашей памятью на короткий миг.
На самом деле все существует раз и навсегда. И каждый миг вечен. И к каждому можно вернуться. Нужно только знать ход.
Пожалуй, лишь только Валя-уборщица поплакала о гардеробщике.
Ей было пятнадцать, когда он появился в их дворе. Дворник дядя
Серафим. Молчаливый, работящий, строгий. Его побаивались, слушались.
Двор в те времена был как райский сад, а дядя Серафим – райского сада смотритель. Летом он высаживал цветы на клумбы, и никто не смел их сорвать, а уж тем более вытоптать.
В футбол ребята играли на специальной площадке, огороженной штакетником. Там же играли в волейбол, а по вечерам танцевали под радиолу.
Дядя Серафим умел все: и скамейку поставить, и каток залить гладко, как зеркало, и горку построить самую высокую, не горку – горищу, и дверной замок наладить, и стекло выбитое заменить, и вывихнутую ногу вправить, и кран протекающий починить. Когда дядя Серафим был дворником, мир двигался ладно-складно, как самый точный часовой механизм. Правильно.
Во дворе было хорошо, дома – худо. В девятиметровой комнатушке ютилось их четверо: Валя, мать, отчим и его слепая мать, которую
Валя ужасно боялась. Валя мечтала, что вырастет и будет жить в отдельной квартире с добрым, ласковым мужем и двумя похожими на ангелочков детьми. Но Валя была некрасивая, скованная, иногда казалось, что взгляд ее безумен. Уроки она понимала плохо, ученье выходило для нее мукой.
В тридцать лет она родила без мужа мальчика.
К тому времени Валя жила с отчимом все в той же комнате. Матери их умерли. Отчим разговаривал мало, прятал от Вали свою пенсию. Купил себе в общую кухню отдельный холодильник. Соседям жаловался, что
Валя ждет его смерти. Валя и ждала.