Я вынула из сумки бумажный пакет с пятью рулончиками кинопленки. В таких пакетах обычно взвешивают в кондитерских конфеты или печенье.
Выложила пленку на гладкий полированный стол, смахнув пепел.
– Что это?
– Не знаю.
Яша подошел, осторожно посмотрел на свет пленку, одну за другой.
– Откуда это у вас?
Я промолчала.
– Что вы хотите?
– Если можно, посмотреть это в движении.
– Очень маленькие кусочки. Буквально по несколько секунд. Их лучше склеить в один ролик.
– Да, конечно.
– В каком порядке?
– В каком угодно. Лишь бы кусок на стадионе оказался последним.
– Какой из них на стадионе?
– Самый большой.
Яша сел за монтажный стол, стоявший в самом углу, за проектором.
– Можете пойти в подсобку и включить чайник. Только проверьте, чтобы вода была. Там раковина.
– Я хочу посмотреть, как вы делаете.
Яша вытащил из нагрудного кармана рубашки очки. Зажег лампу. Я ожидала, что он будет прокручивать пленку и смотреть изображение на маленьком экранчике. Но Яша посмотрел куски на свет лампы. И склеил один за другим специальным клеем. Ловко и ровно. Затем он ушел в подсобку, и я осталась одна в комнате. Только что склеенный ролик сох. Я села за стол. Яша вернулся. Включил проектор. Квадрат света загорелся на белом экране передо мной. Яша зарядил ролик.
Раз. Два. Три. Три секунды перед нами число – 1937.
Раз. Два. Три. Четыре.
Тонет лодка с гребцом. Она уже полна воды. Но гребец как будто не замечает. Он гребет сильными руками с выражением блаженного счастья на молодом лице.
Раз. Два. Три.
Балерина кружится на крыше грузового вагона. Состав мчится под низким осенним небом. Мокрый снег падает на блестящую крышу и тает.
На землю ложится белыми пятнами. Балерина в белой пачке кружится.
Колеса грохочут.
Раз. Два. Три. Четыре.
Коридор коммунальной квартиры. Очень, очень длинный. Дощатый пол.
Чем быстрее бежит тот, чьими глазами мы видим, тем дальше отодвигается конец коридора – пыльное светлое окно.
Раз. Два. Три. Четыре. Пять.
Женщина в высокой собольей шапке на трибуне стадиона. Шапка точно подернута инеем. Белые мраморные пальцы держат мороженое за вафельные бока. Белая крошка мороженого падает на серебристую шубу.
Женщина сщелкивает ее брезгливо, как нечистое насекомое.
Ролик прокручен. На экране дрожит пустое пятно света.
Яша выключил проектор. Положил передо мной пленку. Сел на свое место, со стороны экрана. Выложил папиросы и спички, придвинул жестянку из-под скумбрии. Закурил.
– Когда это могло быть снято? – спросила я.
– Не знаю. По многим признакам тогда и было снято, в тридцать седьмом. Детали быта, одежда, лица. Лица очень меняются со временем.