– Ну вот. Мне их изучение кажется очень важным, очень серьезным делом. По ним можно понять что-то.
– Что?
– Что-то важное.
– Мракобесие. Самое настоящее мракобесие. Недаром она из окна выбросилась.
– Кто?
– Что вы так побледнели? Выпейте воды. Сотрудница ваша выбросилась.
Вы ее должны знать. Каждый день она к вам кино смотреть ходила.
Я еще не сообразил, еще не собрался, еще был растерян и уязвим.
– Послушайте, это ужасно. То, что вы говорите. Какое мракобесие? Тут что-то не так. Она не могла выброситься.
– Откуда вы знаете?
Он смотрел на меня холодно.
– Я ничего не знаю. Но то, чем она занималась, – сны, – это серьезно.
– Сны – это обрывки дневных впечатлений. Хаос. Случайное переплетение. Что-то вдруг всплывает в сознании. И все.
– Нет-нет, вы ошибаетесь, вам не со мной надо поговорить, а с учеными, я могу только сказать, что это не хаос, это – правда.
– Что?
– В каком-то смысле реальность – ложь, а сон – правда.
– Очень интересно.
– В этом, как вы говорите, хаосе есть направление, есть вектор, который и выводит человека…
– Куда?
Я подумал, что его холодный, вежливый взгляд похож на взгляд врача-психиатра. Он смотрел на меня как на безумца. И я опомнился.
Опустил глаза, будто завравшийся школьник:
– Не знаю.
– Что не знаете?
– Ответа на этот вопрос. Да и вообще. Я как-то плохо соображаю сегодня.
Он прекрасно уловил мою интонацию и усмехнулся:
– Уроки не выучили? Ну ладно. Давайте в следующий раз. Когда получше подготовитесь.
Он очень легко прекратил разговор, лишь только почувствовал мое сопротивление. Вежливо со мной попрощался. Секретарь был бессловесен.
До конца рабочего дня никто меня не тревожил. Грянул телефон. И отпустил меня домой.
Я появился у проходной в шесть вечера, как всегда. Распорядок мой никогда не нарушался, хотя кинофабрика работала круглосуточно. Но я давал сеансы лишь с девяти до восемнадцати, даже если это были рабочие материалы, дубли, актерские пробы и в зале сидели только члены съемочной группы.
Не раз, покидая фабрику, я ловил себя на мысли, что не хочу уходить; хочу остаться и увидеть, что здесь происходит ночью. Как будто я был маленьким мальчиком, который думает, что, когда он засыпает, его игрушки и все вещи в доме оживают. Стоит лишь ему закрыть глаза и забыться, произойдут таинственные события. Сон для ребенка – небытие. Инобытие оставленного им мира.
Я всегда тянул, шел медленно по вымощенной красным кирпичом дорожке.
Территория была в основном безлюдна, редко кто проходил от корпуса к корпусу. Конечно, съемки проводились не только в павильонах. На натуру выезжали даже в Среднюю Азию. Но сама территория фабрики была строго убрана, и случались секунды, особенно ранними зимними вечерами, когда мне казалось, что здесь вообще нет людей, только их сны. Фонари освещали белоснежные площадки и красные, чисто выскобленные кирпичные дорожки, их пересекающие.